На лоне природы
Шрифт:
— Ну, ну, ну… При господахъ не ругаться! строго отвтила баба.
— Для господъ всегда во фрунтъ, отвчалъ мужиченко, сдернулъ съ головы картузъ и покачнулся. — Господъ мы въ лучшемъ вид уважаемъ, а тебя, язву полоротую…
— Довольно, довольно. Вотъ господа требуютъ, чтобъ лстница къ каморк была настоящая пристроена, да чтобы вонъ та комната разгорожена.
— Мы ничего не требуемъ, мы только хотимъ знать: за сколько вы отдаете?
— Дозвольте опросъ сдлать: вамъ съ дровами?
— Куда теб, лшему, съ дровами? Наложилъ ли ты
— Заткни пасть-то, вдьма дьявольская, заткни! Дровъ-то вдь еще много по рчк поплыветъ, наловимъ.
— У, чортъ паршивый! Налилъ глаза-то! Только при господахъ-то не хочется… А то вотъ возьму ухватъ, да какъ начну возить…
— Ну, ну, ну…
— Послушайте, вы ужъ не ругайтесь.
— Да какъ ее, шкуру барабанную, не ругать-то, ваше степенство, коли она… Дозвольте опросъ сдлать: вы не полковникъ?
— Нтъ, нтъ. Вдь видишь, что я штатскій. Ты мн скажи только, что стоитъ это помщеніе.
— Ничего не обозначаетъ, ваше благородіе. И штатскіе полковники есть. Да вотъ я, какъ егерь, двухъ собакъ полковницкихъ кормлю, такъ тотъ штатскій полковникъ. Ты сколько за избу выпросила-то? обратился мужиченко къ жен.
— Да я что! Я пятьдесятъ рублей спросила.
— Ну, что жъ, мужикъ супротивъ бабы спуститъ пятерку. Ну, сорокъ пять. Я вижу, господа хорошіе, будутъ и на стаканчики хозяину давать, и на пивко отъ нихъ очистится. Только ужъ сорокъ пять, господинъ, безъ дровъ.
— Нтъ, этой цны дать нельзя, сказалъ съемщикъ.
— Да и помщеніе мн не нравится, прибавила дама, направляясь на дворъ.
— Сударыня-барыня! Зачмъ вы въ контру? крикнулъ ей въ слдъ мужиченко:- А вы свою цну скажите. Дорого, такъ мы еще пятерку спустимъ.
— Совсмъ не нравится. Да и не люблю я съ пьяными разговаривать.
— Пьяный проспится, дуракъ — никогда. Вотъ какъ я разсуждаю. Желаете за сорокъ безъ дровъ? Вы то разочтите, что у насъ огородъ и пять грядокъ клубники. Ежели баб перепадетъ отъ вашей милости, то…
Съемщики не отвчали и уходили со двора.
— У! пьяный дьяволъ! Черезъ тебя, пропойцу, господа уходятъ! выбранила баба мужика.
— Молчи, кикимора полосатая! Не умешь дачу показывать. Кабы я былъ, я бы въ лучшемъ вид…
— Сиди больше въ кабак, сиди, такъ и никому дома не сдашь.
— Молчать, купоросная душа! Во-фрунтъ!
— А вотъ я теб сейчасъ покажу фрунтъ.
Мужиченко выскочилъ на дворъ. Вслдъ за нимъ вылетло полно.
— Вишь, подлая! пробормоталъ мужикъ и крикнулъ удаляющимся съемщикамъ:
— Господа! А что жъ на чаекъ-то хозяину?
V
Съемщики выходили со двора на улицу.
— Вотъ ты искалъ здсь какого-то добродушія и патріархальности крестьянъ, радовался, что освободишься отъ пьяныхъ нахаловъ парголовскихъ и шуваловскихъ мужиковъ, сказала дама мужу. — И здшніе мужики т же пьяницы, т же нахалы. Каковъ мужикъ-то, у котораго мы сейчасъ
— Да ужъ Яковъ Ивановичъ мн очень расхваливалъ здшнія мста. Говоритъ: отлично, настоящее лоно природы — купанье на открытомъ воздух и иди на рку хоть въ одномъ нижнемъ бль. Живутъ, говоритъ, во всей деревн три-четыре семейства дачниковъ и ужъ безъ всякихъ стсненій. Ни на костюмы не обращаютъ вниманія, ни на что, отвтилъ мужъ. — И вдь на самомъ дл, здсь ужъ никакихъ нарядовъ не потребуется. И я былъ у него третьяго года. Простота необычайная. Какъ сейчасъ помню: сидли мы на задворкахъ подъ цвтущей вишней и завтракали. Около насъ куры, гуси, поросенокъ — такъ, знаешь, патріархально. Пьянства я тогда никакого особеннаго на деревн не замтилъ.
— А вонъ баба-то, которая намъ домъ показывала, что сказала: и вс, говоритъ, мужики у насъ спились.
— Да вдь ужъ это везд. Но главное, чмъ я дорожу, такъ это то, что ужъ сюда не забредутъ ни назойливые торговцы-разносчики, и что нтъ здсь ни музыки, ни любительскихъ спектаклей.
— А грязь-то какая!
— Да вдь это только весной. Лтомъ все высохнетъ.
Дама и мужчина шли по деревн. Когда они прошли два-три двора, за угломъ ихъ встртила вторая баба изъ тхъ бабъ, которыхъ они встртили при прізд идущими съ рчки съ ведрами. Она ихъ, очевидно, поджидала.
— Не понравилась дачка-то у Семенихи? сказала она. — Я такъ и знала! Помилуйте, какая это дача! Да ужъ и семья-то! Самая что ни на-есть пьяная семья. Пьютъ, пьютъ, цлые дни пьютъ безъ удержу!
— Женщина-то не пьяная, возразила дама.
— Денекъ такой выдался. А то тоже… оба съ мужемъ хлещутъ. Онъ и она… Оба перепьются, да и давай драться.
— У васъ, что ли, дача сдается?
— У насъ-то не сдается. У насъ есть домъ подъ сдачу, а только у насъ охотники арендатели, на круглый годъ домъ снимаютъ, а я вотъ сведу вашу милость къ кум моей, такъ вотъ тамъ домикъ посмотрите. Люди основательные, исправные. А главное, что на конц деревни, отъ кабака подальше. Хорошіе господа, я знаю, это цнятъ.
— Ну, сведи насъ.
— Домикъ у нихъ на отличку. Домикъ первый сортъ. Пожалуйте…
Пришлось пройти все село. Село было дворовъ въ тридцать. По средин села стоялъ двухъэтажный домъ, крытый желзомъ. Въ немъ помщался трактиръ (онъ же и кабакъ) съ распивочной продажей водки и на выносъ и была мелочная лавочка, на дверяхъ которой висло полотнище кумачу, что показывало, что въ лавочк можно получить и ситецъ. У трактира стояли два-три воза съ сномъ, а около возовъ переругивались мужики, изыскивая самыя отборныя крупныя слова. Въ отворенныя окна трактира вылетали звуки гармоніи и пьяная псня. Увидавъ въ окнахъ головы сидящихъ за столиками мужиковъ, мужчина сказалъ баб: