На острие
Шрифт:
Он слышит шаги, но что я делаю — не знает. И как же вкусна его беспомощность!
Теплый воск плавится, покрывая свечу подтеками. Огонек на ее конце пляшет, а вместе с ним пляшут тени. Жуткие и волшебные, под стать настроению.
И все-таки, как мне нравится пленник!
63
Свеча выхватывает обрывки картины: похожий на змею дракон в окружении экзотических цветов.
Интересно, такие бывают на самом деле, или художник приукрасил?
Обвожу
Но и мне и хочется… другого.
Гнев, ярость, боль прошлого — они никуда не исчезли, только подернулись пеплом времени, словно догорающие угли. Но пока не остыли, и не стоит торопиться, ведь месть — это блюдо, которое нужно подавать холодным.
Где я услышала эту фразу? Кто знает, но сейчас, стоя за спиной мужчины, снова убеждалась в ее мудрости.
Пламя трепещет, когда я наклоняю свечу. Расплавленный воск расползается по коже кляксой. Мне не нравится форма, приходится добавлять еще, и еще, и еще, пока он не стекает каскадом по вздрагивающей спине.
Отступаю, чтобы полюбоваться.
Дракон уже не кажется таким милым — распахнутую пасть заливает кровь. Ну что поделать, если свеча оказалась из красного воска? Итак хорошо получилось… Правда не так, как если бы это была настоящая кровь…
Такая же, как на полу моей квартиры.
Боль возвращается. И тоска. И отчаяние. Хочется вонзить ногти и содрать кусок кожи, до мышц, а потом уже поливать воском их…
Останавливаю порыв, напоминая себе: месть — это блюдо, которое подают холодным. Оно готовилось слишком долго, выдерживала на льду… Я потратила много времени и терпения, чтобы позволить себе испортить изысканный вкус.
Поэтому просто провожу пальцем вдоль алой полоски, чувствуя тепло воска. И ниже, ниже…
Руки, опутанные веревкой, напрягаются. Я проверяю узлы: идеальные, красивые… Ставлю свечу на пол и отступаю, чтобы полюбоваться картиной целиком.
Мужчина на коленях. Нет, не так. Мой враг — на коленях. Связанный. Беспомощный. И не смеет даже кричать.
Идеально!
— Поверни голову!
Шепот теряется в глубине огромной комнаты. Но он услышал и подчинился.
Даже это простое движение далось ему нелегко: плечи напряглись, словно мужчина пересиливал себя.
— Выше!
Мужчина снова слушается, хотя спина уже деревянная. Чувствую, с каким бы наслаждением он вскочил на ноги и сомкнул пальцы на моей шее. Вон, как вонзил их в собственные предплечья, наверняка останутся синяки.
На миг задумываюсь и прихожу к мысли, что мне это нравится.
И тут же пугаюсь: в кого я превратилась? Я, та, что могла проплакать полдня над мертвой бабочкой, своими руками мучаю человека?
И тут же обрываю неправильную мысль: не человека. Убийцу. Тварь, которая отняла у меня все.
Подхожу тихо-тихо, осторожно ступая босыми ногами. Мужчина услышал и напрягся. Говорят, у слепых обострен слух, может, дело в этом?
Черная повязка на глазах мешает моей жертве видеть. И мне нравится то, как он прислушивается к каждому шороху, как пытается предугадать…
Внизу живота становится тепло. Предвкушение — лучшая из прелюдий, а эту придумываю я сама. И отбрасываю мысль заткнуть мужчине еще и уши. Торопиться некуда, времени достаточно… И не стоит отказывать себе в удовольствии провести своего врага по собственным следам. Он испытает все, что испытала я.
— Тебе нравится? — очередная капля воска падает на середину цветка, добавляя яркости краскам.
— Все что угодно моей госпоже…
Голос… Кажется, я сейчас сойду с ума. Низкий, чуть хрипловатый и прерывающийся… Не от боли или возбуждения. От гнева. Враг вынужден подчиниться, и сдерживает его не шелковый шнур, обвивший тело, а долг.
— Ты же понимаешь? — шепчу в самое ухо.
По спине мужчины пробегает судорога. Он чуть выгибается… и это движение не может меня обмануть.
Обхожу кругом, подношу свечу сначала к лицу, любуюсь на острые скулы, крепко сжатые челюсти, скольжу взглядом по смуглой коже. Грудь пересекают несколько шрамов, но меня интересуют не они и не плоский живот.
— Выпрямись!
И снова эти несколько секунд борьбы с самим собой. Они заводят больше, чем все остальное. И не только меня…
Почему-то хочется, чтобы он почувствовал, куда я сморю. На рвущийся из штанов член.
Хочу его увидеть!
Пряжка узкого ремня не подается. Или я стала неловкой? Чуть не рычу от нетерпения, но все-таки справляюсь. И отступаю, поняв, что я ни разу не видела Кена в джинсах.
Всегда — брюки. Идеально отглаженные, с ровными стрелками. Пиджак. И ослепительно белая рубашка.
Впрочем, ей он и сейчас не изменил.
Безупречно.
— Тебе нравится? — снова шепчу и по повороту головы, по легкому напряжению мышц вижу — слышит. — Мне продолжать?
— Как пожелает моя госпожа… — полувздох-полувсхлип.
Но я упряма. Я добьюсь!
— А ты сам? Чего хочешь ты сам?
В ответ — молчание, и губы снова сжаты в напряженную полосу. Ну, что же…
Пуговица. Молния. Оттянуть резинку трусов… и дернуть одежду вниз. Чуть-чуть, только, чтобы освободить член — яйца мне пока не нужны.
У основания — темные завитки. Касаюсь их, пальцем выписываю спирали.
Мужчина уже дрожит, я с удовольствием понимаю, что он все ближе к пику — головка выскальзывает из крайней плоти, розовая, влажная. Еще чуть-чуть и…