На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
— Они — мои друзья! Я их сюда привел!
— Так они тебе еще за это и деньги должны заплатить!
— Но я же их погубил! А этот сеньор во время бури спас моей матери жизнь!
— Очень мило с его стороны. Она ему, наверное, благодарна!
— И за это его арестуют?
— Арестуют? Ба! Он умереть должен.
— Cielo!
— Чего тут страшиться? Порой люди гибнут даже от руки убийцы!
— Перестань ты все время думать о своем брате!
— Мне самому решать,
— Я пойду вместе со всеми.
— Тогда оставайся тут!
Он поочередно оглядел нас, потом присел напротив меня и промолвил:
— Немец — это вы?
— Да, — ответил я.
— Вы здесь главный оратор, как мне объяснили, потому обращаюсь к вам. Что вы намерены мне сказать?
— Сперва и с большим на то основанием я хотел бы узнать, что скажете мне вы.
— Майор велел сообщить, что мне приказано переговорить с вами, как вы того пожелали.
— Хорошо! Чтобы переговоры удались, согласуем наши требования. Чего добивается майор?
— Собирается задержать всех вас.
— Мы обязаны ему сдаться?
— Да.
— А если откажемся?
— Тогда вас расстреляют.
— Что станется с нами, когда вы доставите нас к своему начальству?
— Это решит Лопес Хордан.
— Тогда мы потребуем хотя бы гарантий, что никто из нас не будет убит.
— Майор не может вам их дать.
— Но, сеньор, мы доверяемся вам в надежде на вашу милость и великодушие, а взамен не получаем ничего, никаких гарантий, обещаний, уверений, ни единого утешительного слова!
— Да, так.
— На это мы не можем пойти.
— Прекрасно! Стало быть, мы закончили разговор, и я могу уйти.
— Я хотел бы только спросить, что за преступление мы совершили?
— Это меня не касается. Вы обязаны знать это лучше меня.
— Наоборот, против нас совершается преступление!
— Не спорим! Я свое поручение выполнил; все остальное мне незачем слушать.
— Мы не можем сдаться. Но помните, мы хотим вести переговоры, и пока что мы находимся отнюдь не в вашей власти!
— Не в нашей власти? С ума сойти!
Несмотря на его суровый вид, я сохранил свою почтительную осанку и вежливо ответил:
— Это вы так думаете, а не я.
— Любое сопротивление бесполезно!
— Быть может, мы и не думаем, что потребуется сопротивляться!
— Ясно, ясно! — Он издевательски усмехнулся. — Вам виднее!
Несомненно, он знал, что мы хотим прорваться с южной стороны. Я видел по его лицу, что мой план принес свои плоды. Но я не выказал ни следа радости, наоборот, добавил, словно бы желая подкрепить свои заверения:
— Мы
— Три человека против сотни! — улыбнулся он.
— Да, но у каждого из этих троих по два с лишним десятка пуль!
— Ну и что! Вы же не сделаете из револьверов двадцать выстрелов в минуту.
Он наморщил лоб, смерил меня презрительным взглядом, пожал плечами и спросил:
— Сеньор, можно я скажу вам кое-что откровенно?
— Давайте!
— Я хочу вам сказать, что вы дурак!
Весьма неожиданное известие. Все ждали, что я рассержусь и наброшусь на говорившего. Но я старался не расхохотаться. Итак, я не изумился, не рассердился, а лишь ответил:
— Я не обижаюсь на ваши слова. Очевидно, вы позволяете себе подобные речи, надеясь, что, раз вы парламентер, мы не посмеем напасть на вас?
— Ерунда! Вы вообще на это не отважитесь! — воскликнул он заносчиво. — Вы меня не знаете. Хотя я и родился в семье индейцев, но умею читать и писать, как и вы. Я искал золото в горах, охотился на шиншилл, тысячи опасностей подстерегали меня, но я справился с ними. Кто из вас сравнится в этом со мной? Я ни с кем из вас не поменяюсь, ни с одним из вас! Вот что я хочу вам сказать!
Нет, я не улыбался. Плох человек, не ведающий, на что он способен, но вдвойне плох тот, кто более бахвалится, нежели может. Впрочем, стоит ли ожидать от южноамериканского индейца умения правильно оценивать свои силы?
Поскольку я сохранял серьезность, другие тоже последовали моему примеру. Только шкипер не смог промолчать. Он сказал:
— Сеньор, поберегите свой деготь, а то сами в него угодите. До чтения и письма мне никакого дела нет, а вот с вашей персоной я маленько займусь.
Он подошел к хвастуну, правой рукой быстро схватил его за пояс, взметнул его вверх, раз восемь или десять обкрутил его вокруг своей головы и наконец уложил на землю словно ребенка. Затем встал возле него, уперся кулаками в бока и заявил:
— Так вот! А теперь, сеньор, сделайте то же, что и я!
Индеец вскочил на ноги, удивленно заглянул Голиафу в лицо и совершенно растерянно пробормотал:
— Да, этого… этого… я не могу!
— Ладно, придется к вам относиться, как того требует справедливость. Здесь нас трое или четверо таких, как я. Кроме того, у каждого есть еще кое-какие другие приемы, уловки, манеры, узнав о которых вы бы, как и сейчас, промолвили: «Да, этого… этого… я, конечно, не могу!» Радуйтесь, если мы не покажем вам всего, что умеем!