На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
Оттуда мы попали в третью комнату, самую шикарную из них. Тут располагались два стола: один возле оконного проема, в котором не было стекла, а другой посреди комнаты. За первым столом сидели два офицера; они курили, держа перед собой бокалы. В центре комнаты сидел пожилой военный. Казалось, он выискивал на карте ту достославную местность, что пребывает у черта на куличках, но и на этот раз обнаружить ее никак не удавалось, поэтому мы с майором простояли у двери, пожалуй, минут пять, однако сеньор генерал так и не почтил нас своим вниманием. Весь прочий эскорт остался снаружи,
Генералу было примерно лет шестьдесят, но седины у него до сих пор не было. Он носил белые панталоны, сапоги с короткими голенищами и желтыми отворотами, словно обычный немецкий кучер — из тех, что возят господ. Кроме того, генерал был облачен в красную бархатную жилетку и синий китель, изобиловавший золотыми галунами. Витые погоны его эполет свешивались почти до локтя. Мне показалось, что я попал на театральную сцену, где идет репетиция некой комедии на военную тему. Я вообще не испытывал страха. Я только досадовал на майора, сунувшего за свой или, скорее, мой пояс оба моих револьвера. Итак, этот человек завладел всеми вещами, прежде принадлежавшими мне.
Майор уже несколько раз кашлянул, но все было напрасно. Потом он стал кашлять громче. Наконец, когда шум чересчур усилился, генерал оторвался от созерцания карты и окинул меня мрачным взором.
— Это немец? — спросил он майора.
— Он самый, — ответил тот.
— Хорошо! Вы, конечно, останетесь здесь, чтобы потом увести его.
Генерал достал сигарету из пачки, лежавшей на столе рядом с картой, сунул сигарету в огонь, поудобнее расположился, перекинув ногу на ногу, бросил на меня столь же уничтожающий, сколь и уничижительный взгляд и спросил:
— Ты родился в Германии?
Майор стоял у меня за спиной. Я отступил в сторону и посмотрел на майора так, словно бы полагал, что вопрос относится к нему.
— В Германии ты родился, или у тебя родители немцы, я тебя спрашиваю! — закричал на меня генерал.
Я еще раз взглянул на майора, словно подсказывая, что отвечать на вопрос придется все-таки ему.
— Я тебя спрашиваю! — крикнул генерал, вскакивая с места и направляясь ко мне.
— Меня? — спросил я с изумлением в голосе.
— Да, тебя! И отвечай, а не то прикажу открыть тебе рот!
— Я действительно думал, что вопрос адресован сеньору Кадера, и искренно радовался фамильярным отношениям, сложившимся между аргентинским генералом и его подчиненным.
— Слушай, ты! Ты знаешь, у кого находишься?
— Конечно, у тебя!
Он отшатнулся. Оба офицера, сидевшие за другим столом, вскочили со своих мест, а майор угрожающе схватил меня за руку.
— Chispas! [127] — крикнул генерал. — Слышали ли вы когда-нибудь такое? Этот подлец смеет мне говорить «ты»!
127
Черт возьми! (исп.).
— Еще удивительнее, когда генерал говорит «ты» подлецу! — ответил я.
Оба офицера схватились за свои сабли.
— Звать палача, сеньор генерал?
Тот покачал головой, снова подошел к своему стулу, уселся и произнес:
— Нет! На такого парня нечего обижаться. Вы были правы, майор, когда описывали мне этого человека. От него всего можно ожидать. Ничто не может его характеризовать лучше, чем то, что он отваживается обращаться ко мне на «ты». Сохраняем спокойствие! Он еще успеет понять, чем это кончается.
Генерал снова заговорил со мной:
— Вы родились в Германии?
— Да, сеньор, — вежливо отвечал я.
— Кто вы?
— Ученый.
— Ojala! [128] Если в вашем отечестве такие ученые, то я предпочел бы познакомиться с кем-нибудь неученым, необразованным!
— Таких в Германии нет, ведь ни одному немцу не придет в голову обращаться к иностранцу на «ты». Для этого немцы слишком уважают себя. Даже самый жалкий батрак так не поступит.
128
Дай Бог! (исп.).
— А вы знаете, что я могу стереть вас в порошок?
— Не знаю, да и не верю в это. Германца непросто стереть в порошок. Я не понимаю вообще, с какой стати вы разговариваете со мной подобным тоном. Пусть вы и генерал, это еще не повод, чтобы унижать человека. Быть может, простой немецкий сержант знает и умеет больше, чем вы. Впрочем, я не задаюсь подобным вопросом, потому что мне все это безразлично. Правда, я хочу спросить: по какому праву вы называете меня подлецом? Вы что, знаете меня? Вы интересовались, почему я стою здесь перед вами? Вы можете с уверенностью сказать, что вас не обманули? Подлецы — это те, кто приволок меня сюда; я требую, чтобы вы их наказали!
Я выпалил все это так стремительно, что невозможно было меня перебить. Выражение их лиц стало совершенно неописуемым. Они не отводили от меня глаз. Генерал выглядел так, словно получил дюжину оплеух, сам не знаю от кого. Мое поведение было вовсе не вызывающим. Я хорошо знал, чего добивался. Мне вообще незачем было опасаться этих четверых. Едва войдя сюда и оглядевшись, я уяснил всю ситуацию. Окна были так малы, что с улицы никто не смог бы проникнуть сквозь них. Дверь запиралась изнутри. Генерал был не вооружен, его сабля висела на стене. Оба офицера не имели при себе ничего кроме сабель. А майор? Он стоял рядом со мной.
Итак, все они оцепенело глядели на меня, пока генерал, повернувшись к окну, не промолвил:
— Садитесь, сеньоры! Это сумасшедший. Не будем на него обижаться. Лучше послушаем те нелепости, которые он готов наговорить.
— Пожалуйста! — вмешался я. — А могу я вначале узнать, что за нелепейшие обвинения выдвинуты против меня?
— Нет, мой дорогой, это лишнее. Я не желаю второй раз выслушивать одну и ту же историю. Ответьте просто на следующие вопросы: это вы напали на майора Кадеру?