На шхерахъ

Стриндберг Август Юхан

Въ мысляхъ онъ уже укладывалъ свои вещи. Онъ собиралъ все съ письменнаго стола и уже видлъ одно зеленое сукно. Убралъ лампу, лившую яркій свтъ вечеромъ и блествшую пріятными красками днемъ. И все было пусто. Онъ снималъ со стнъ картины и ковры, и вотъ снова выступили наружу блыя, унылыя математическія фигуры. Онъ убралъ книги съ полокъ, и въ глаза ему заглянуло однобразіе, пустота, бдность...

Затмъ онъ почувствовалъ чисто физическую усталость, страхъ передъ путешествіемъ и его разслабляющее дйствіе, страхъ передъ неизвстнымъ будущимъ, отказъ отъ привычекъ, отъ ея общества. Передъ нимъ всталъ образъ

двушки съ ея дтской и въ то же время величественной красотой, ему слышались ея жалобы, онъ видлъ ея поблднвшія щеки, которыя черезъ нкоторое время, быть можетъ, кто-нибудь другой заставитъ порозовть.

Въ теченіе этой четверти часа, показавшейся ему цлой вчностью, Боргъ претерплъ вс страданія разлуки, какъ вдругъ, въ сумеречномъ свт лтней ночи, на скал онъ замтилъ силуэтъ женщины, вырисовывавшійся на свтломъ неб. Дивныя очертанія фигуры, такъ хорошо ему знакомой, казались еще благородне на фон блдно-желтаго облачка, освщеннаго не то вечерней, не то уже утренней зарей. Она шла изъ таможеннаго дома и кого-то или чего-то искала. Голова ея была непокрыта, и волосы разсылались по плечамъ. Двушка осматривалась кругомъ, потомъ, найдя, повидимому, то, чего искала, быстрыми шагами бросилась внизъ къ берегу, гд сидлъ тотъ, чье присутствіе было ею открыто. Онъ сидлъ неподвижно, не имя ни силы уйти, ни желанія подать о себ какой-нибудь знакъ.

Подбжавъ къ нему, Марія упала передъ нимъ на колни, положила свою голову ему на грудь и заговорила быстро, робко, умоляюще, какъ бы сгорая отъ стыда и въ то же время не будучи въ состояніи владть собой.

— Не уходите отъ меня, — молила она. — Презирайте меня, но только пожалйте. Полюбите меня, полюбите меня, или я уйду туда, откуда уже нтъ возврата.

Въ немъ вдругъ проснулась вся страсть зрлаго мужчины. Когда онъ увидлъ ее у своихъ ногъ, въ немъ пробудилось унаслдованное рыцарское чувство мужчины, который въ своей супруг хочетъ видть госпожу, а не рабу. Онъ всталъ, поднялъ и крпко обнялъ ее.

— Сюда, Марія, на грудь ко мн, а не къ ногамъ, — говорилъ онъ. — Ты любишь меня и знаешь, что я тебя люблю, и вотъ теперь ты моя на всю жизнь. Ты не уйдешь изъ моихъ рукъ, пока ты жива, слышишь? На всю жизнь. Теперь я посажу тебя на мой тронъ и дамъ теб власть надо мной, надъ всмъ, что мн принадлежитъ, дамъ теб мое имя, мое имущество, мою честь, мое дло. Но если ты забудешь, что я далъ теб эту власть, если ты злоупотребишь или будешь пренебрегать ею, я свергну тебя, какъ свергаютъ тирана, и ты упадешь низко, низко и никогда не увидишь свта солнца. Но вдь этого не будетъ, потому что ты меня любишь, вдь любишь, правда?

Онъ посадилъ ее на свое мсто, сталъ на колни и положилъ голову ей на грудь.

— Вотъ теб моя голова, но не обржь моихъ волосъ, пока я покоюсь на твоей груди. Позволь мн поднять тебя и не увлекай меня внизъ. Будь лучше меня. Для тебя это такъ легко: вдь я буду ограждать тебя отъ соприкосновенія со всей грязью и нищетой міра, съ которыми мн одному придется имть дло. Развивай въ себ т достоинства, которыхъ я лишенъ, и тогда мы вдвоемъ составимъ одно совершенное цлое.

Его чувства стали принимать окраску разсудочности и, казалось, хотли заглушить возбужденіе. И Марія перебила его рчь, приблизивъ къ нему свое пылающее лицо, а такъ какъ онъ не отвтилъ на ея ласку, то она жарко поцловала

его въ губы.

— Милый, — сказала она, — Что жъ ты боишься поцловать меня. Вдь никто не видитъ.

Боргъ вскочилъ, крпко обнялъ ее и цловалъ много разъ ея шею, пока она, наконецъ, со смхомъ не освободилась изъ его объятій.

— Да ты настоящій дикарь, — сказала она.

— Да, дикарь. Берегись, — отвтилъ онъ и обнялъ ее за талію.

Они пошли по теплому песку, который хрустлъ подъ ихъ ногами.

Вдали заблестлъ огонь маяка, воздухъ уже остылъ, и пала роса. Отъ скалы несся крикъ тюленей, какъ вопль о помощи потерпвшихъ кораблекрушеніе.

Такъ они ходили больше часу. Они вспоминали свою первую встрчу, разсказывали другъ другу тайныя мысли, говорили о будущемъ, о предстоящей зим; о поздк за границу.

Гуляя, они подошли въ мысу, гд былъ на долин воздвигнуть крестъ въ память кораблекрушенія, при которомъ погибло нсколько человкъ.

Вдругъ передъ ними проскользнули дв тни и исчезли.

— Это Вестманъ и его невстка, — сказалъ Боргъ. — Какая гадость. Если бы я былъ мужемъ, я бы утопилъ ее.

— А почему не его? — спросила Марія боле рзкимъ тономъ, чмъ сама хотла.

— Онъ не женатъ, — отвтилъ Боргъ коротко. — Большая разница.

Наступило молчаніе, непріятное молчаніе. Каждый искалъ, о чемъ бы заговорить. Вмсто этого въ голов шевелились мысли, разрушавшія все очарованіе. Боргъ снова стремился вернуться къ этому очарованію, къ этому опьяннію, которое длаетъ человка слпымъ, которое превращаетъ срое въ розовое, низкое возноситъ на пьедесталъ, рисуетъ золотую кайму на треснувшемъ фарфор.

У горы они повернули назадъ и пошли по направленію къ дому. Спавшій до тхъ поръ втеръ дулъ имъ въ лицо. Несмотря на смущеніе, очнувшійся влюбленный замтилъ его свжесть. Это былъ сверный втеръ, котораго Боргъ ожидалъ, и теперь онъ обрадовался ему, какъ спасителю. Разногласіе съ Маріей въ важномъ вопрос подйствовало на него. Онъ чувствовалъ, что ея существо можетъ быть связано съ нимъ, но никогда съ нимъ не сольется; значитъ, ему придется отказаться отъ всякаго сопротивленія и отдать себя ей цликомъ. Онъ все-таки воспользовался моментомъ, чтобы самому подняться, не унижая ея.

— Почему меня народъ ненавидитъ? — спросилъ онъ вдругъ.

— Потому, что ты выше ихъ, — сказала двушка, не подозрвая, какое она длаетъ важное признаніе.

— Не думаю, чтобы это было причиной, — отвтилъ Боргъ, — слишкомъ они мало понимаютъ, чтобы оцнить мое превосходство.

— Ненависть ослпила ихъ.

— Хорошо. А если они увидятъ чудо, откроются ихъ глаза?

— Возможно. Если только чудо напугаетъ ихъ.

— Они увидятъ чудо. Завтра оно будетъ въ десять часовъ.

— Что такое?

— То чудо, которое я теб общалъ.

Двушка посмотрла на него съ недоумніемъ, какъ бы не вря его словамъ, потомъ засмялась и спросила:

— А если будетъ дурная погода?

— Завтра будетъ хорошая погода, — отвтилъ съ увренностью Боргъ. — Ну, мы уже начали говорить о погод, это значитъ, что пора бы подумать о томъ, что скажетъ твоя мать на все это.

— Это ея не касается, — тотчасъ отвтила двушка.

— Странно, чтобы матери не касалось, съ кмъ связываетъ ея дочь свою жизнь, и чье имя хочетъ носить. Разв это можетъ быть ей безразлично?