На шхерахъ
Шрифт:
Боргъ никогда не думалъ, что тайна юности раскроется передъ нимъ такъ ясно, какъ онъ это видлъ теперь. Какъ онъ узнавалъ самого себя въ этой пройденной имъ ступени развитія! Разв онъ не плавалъ отъ голода и желанія? Онъ испыталъ и міровую скорбь, несомннный результатъ зависти къ старшимъ, уже достигшимъ того, къ чему онъ стремился, и угнетавшимъ его. Вотъ чмъ питалось его состраданіе къ угнетеннымъ и слабымъ.
Ему хорошо была знакома эта неспособность соразмрять свои силы, постоянное стремленіе сразу достигнуть того, что должно быть сдлано въ теченіи всей жизни, точно дло всей жизни можетъ сосредоточиться въ одномъ дйствіи, эта излишняя возбудимость отъ неудовлетворенности инстинктовъ, переоцнка женщины, какъ результатъ
Ему были знакомы также эти попытки боле высокаго мышленія. Он часто напоминаютъ собою просто первобытную животную хитрость, но часто сходятъ за высокій умъ, тогда какъ, на самомъ дл, это не боле какъ уловки хитрой лисицы, одинаково напоминающія и прославленное лукавство женщины, и іезуитское лицемріе, и адвокатскую пронырливость.
Молодой человкъ пробовалъ читать мысли инспектора, желая показать ему, что онъ довряетъ ему опасныя тайны: вдь онъ такъ непохожъ на остальныхъ людей, но при этомъ велъ себя такъ неумло, что Боргу не трудно было узнать, что о немъ говорили и думали у дамъ. Инспекторъ, не давая простыхъ отвтовъ, такъ дурачилъ молодого человка, что тотъ не могъ понять, глупъ ли его соперникъ, или онъ демоническая натура. Подъ демонической натурой онъ понималъ умнаго человка, который подъ личиной наивности дйствуетъ по строго обдуманному плану, который всегда бодрствуетъ и направляетъ судьбы людей согласно своимъ разсчетамъ. И такъ какъ умнье разсчитывать, являющееся само по себ достоинствомъ, не особенно по душ молодымъ людямъ, не умющимъ разсчитывать и предусматривать вс послдствія своихъ дйствій, то его зависть обратилась въ страстное стремленіе подчиненнаго свергнуть съ высоты и растоптать выше поставленнаго. Такъ обстояли дла, когда наступилъ день, который для всхъ жителей шхеры былъ ршающимъ для всей зимы.
На шхер наступилъ теплый августовскій вечеръ. Скалы и намни были такъ нагрты, что на нихъ не было даже росы. Срая гладь моря была совершенно спокойна. На горизонт всходила, мдно-красная луна, на половину скрытая за паруснымъ судномъ, которое, казалось, плыло по Mare serenitatis нашего спутника. Вдоль берега были рядами закинуты сти, которыя напоминали собою стаи морскихъ птицъ, качающихся на волнахъ.
Рыбаки, ожидая наступленія разсвта, когда, уже можно будетъ осмотрть сти, расположились на берегу у огня съ кофейниками и съ водкой.
Въ сара, гд лавочникъ продавалъ пиво, помстился и проповдникъ и помогалъ брату торговать. Опоясанный синимъ передникомъ, онъ откупоривалъ пивныя бутылки съ ловкостью заправскаго трактирщика.
Боргъ произвелъ наблюденія надъ теченіемъ температурой и давленіемъ воздуха и теперь ходилъ вдоль берега, желая дать отдыхъ своимъ мыслямъ. То тамъ, то здсь онъ натыкался на парочку, искавшую уединенія. Ихъ непосредственность доходила до того, что онъ только смялся и отворачивался отъ нихъ. Выйдя на мысъ, онъ пробрался на утесъ, къ тому мсту, гд любилъ размышлять. Гладко отшлифованное кресло было еще тепло отъ дневного зноя, какъ натопленная печь.
Нсколько минутъ онъ сидлъ, забывшись подъ мрные вздохи прибоя, какъ вдругъ на берегу послышался шумъ шаговъ по песку и сухимъ водорослямъ. Выглянувъ, онъ увидлъ ассистента и свою невсту. Они тихо шли, обнявшись, потомъ остановились, заслонивъ собой лунный столбъ на вод. Ихъ фигуры отчетливо вырисовывались, какъ передъ объективомъ микроскопа. Онъ наблюдалъ съ отвращеніемъ, какъ ея голова съ профилемъ хищной птицы наклонилась надъ его обезьяньей головой съ огромными щеками трубача и низкимъ лбомъ. Боргу бросилась въ глаза его излишняя, не идущая мужчин мясистость. Неблагородныя линіи его фигуры съ чрезмрно развитыми бедрами, какъ у фарнезскаго Геркулеса, напоминали женщину. Это идеалъ мужчины изъ
Полный отвращенія, какъ будто онъ вступилъ въ связь съ Кентавромъ, Боргъ чувствовалъ, что его душа породнилась съ типомъ упадка человческой породы. Готово было совершиться преступленіе, которое внесло бы ложь въ его родъ на все слдующее время; можетъ быть, ему пришлось бы жертвовать жизнью ради чужого ребенка, принести ему вс свои лучшія чувства, если бы онъ привязался къ этому ребенку, его позоръ былъ бы съ нимъ на всю жизнь, какъ колодки на ногахъ. Онъ никогда бы не могъ отъ нихъ освободиться. Ревность, конечно — "самый, гнусный изъ всхъ пороковъ", но не есть ли это только страхъ здороваго сильнаго полового инстинкта передъ чужимъ вмшательствомъ въ его похвальное, эгоистическое намреніе дать продолженіе лучшей части индивидуума? Разв не каждый надленъ этой здоровой страстью? Конечно, каждый, за исключеніемъ домашняго сутенера, соблазнителя женъ, чичисбея, или идіота, врящаго въ платоническую любовь.
Боргъ ревновалъ. Однако, когда прошла первая горечь оскорбленія, въ немъ пробудилось непреодолимое желаніе обладать этой женщиной безъ всякаго брака. Перчатка была брошена, провозглашена свобода выбора. Онъ чувствовалъ страстное желаніе вступить въ борьбу, разорвать вс узы и вступить въ права любовника. Достигнувъ побды, онъ спокойно уйдетъ съ гордымъ чувствомъ человка, котораго не обидла природа и не обошли въ любви. Вдь здсь уже, очевидно, была не честная борьба законными средствами, а драка между ворами. Бросившій вызовъ въ качеств оружія схватился за отмычку, краденое будетъ предметомъ борьбы. Вс колебанія исчезли передъ женщиной, какъ наградой борьбы. Проснулся зврь, и дикіе инстинкты, скрывающіеся подъ великимъ именемъ любви, стихійно вырвались на свободу.
Онъ незамтно спустился съ утеса и отправился домой вершить свои судьбы, какъ онъ это называлъ.
Глава двнадцатая
Глухое молчаніе господствовало на шхер на другой день утромъ около семи часовъ, такъ какъ ловъ на меляхъ по причинамъ, указаннымъ инспекторомъ, не удался. Подавленные несчастьемъ, рыбаки сидли въ лодкахъ и чистили сти, вытаскивали мстами застрявшую кильку и выбрасывали на землю.
Торговля въ лавк прекратилась въ виду паденія кредита; проповдникъ, снявшій синій передникъ, собралъ вокругъ себя въ одной изъ хижинъ небольшой кружокъ впавшихъ въ уныніе женщинъ.
Съ той непонятной логикой, обычной у людей этого класса, онъ разсказывалъ о томъ, какъ были накормлены пять тысячъ людей пятью хлбами и двумя рыбами. Моментъ для сравненія былъ выбранъ очень удачно: на остров было много ртовъ и очень мало рыбы; однако, на вопросъ, какъ можно быть сытыми этой рыбой, отвта не было. Не будучи въ состояніи ничмъ, помочь, онъ принужденъ былъ ограничиться объясненіемъ, почему въ настоящее время не можетъ быть чуда. Причину онъ видлъ въ распространившемся повсюду невріи. Если бы у нихъ была вра хоть въ горничное зерно, то чудо могло бы повториться, а вру можно себ возвратить молитвой. И онъ призывалъ ихъ молиться.
Ни одна изъ присутствовавшихъ женщинъ не знала о чуд съ двумя рыбами: большинство изъ нихъ не читали Евангелія и потому ничего объ этомъ не слышали. Тмъ не мене, он послдовали примру проповдника и стали читать "Отче нашъ", единственную молитву, которую имъ удалось съ трудомъ выучить на урокахъ перваго причастія.
Не успли они дочитать до половины, какъ вдругъ ихъ прервалъ шумъ на берегу. Сидвшіе ближе къ окну увидли причалившую къ пристани рыболовную парусную лодку. На носу стояла Марія съ разввающимися изъ-подъ голубой шотландской шапочки волосами. На корм сидлъ ассистентъ и махалъ шляпой въ знакъ успха. Ботъ былъ тяжело нагруженъ стями, сквозь темныя петли которыхъ блестло множество рыбы.