На все четыре стороны
Шрифт:
— Bon courage, madame! — весело сверкнул своими чудными глазами красавчик Оливье и вышел из кабинета.
Алена мгновенно забыла о его существовании. В данную минуту жизни ей было не до жиголо, пусть даже с янтарными глазами…
Трещина в колене! То-то было так зверски больно! А что это за шина, интересно? Она сможет с ней ходить? Или придется сидеть? В каком-нибудь инвалидном кресле? Приехать в Париж на две недели, чтобы все это время просидеть в инвалидном кресле?!
Нет, мужество, которого ей пожелал жиголо Оливье, стремительно покидало ее с каждой секундой. Уходил кураж, как вода из треснутой кружки…
— Доктор, а обязательно
— Вот этим? — сладким голосом переспросил Альбер Бланше, кивком указав на тот бинт, в сопровождении которого явилась к нему Алена (в данном случае уместен именно этот речевой оборот, потому что бинт в очередной, кажется, в сто тысяч восьмой раз размотался и волокся по полу за не заметившей этого Аленой).
— Ну, к примеру, — кивнула она.
— Этот не подойдет ни в каком случае, — любезно разъяснил хирург. — Даже если вы снимете с него бумажную основу, которая и мешала вам плотно обмотать его вокруг колена. Ведь задача эластичного бинта состоит в плотной фиксации, не так ли?
Ой, позо-орище.., вот дикарка-то, вот варварка, бинтом пользоваться не умеет… Алена подумала, что ее извиняет только шоковое состояние, в котором она находилась, когда покупала бинт.
— Потом, позднее, недели через две, когда трещина затянется, вы сможете воспользоваться эластичным бинтом. Однако он должен быть раза в два шире. Когда будете покупать, скажите в аптеке, что он вам нужен для фиксации именно колена. Вам подберут подходящий. Только запомните: перейти на бинт вы сможете не раньше, чем через две недели. А лучше — через месяц. И то после того, как снова сделаете рентгеновский снимок, — строгим, учительским тоном сказал доктор. — Ну-ну, не расстраивайтесь, мадам, вам еще повезло!
Повезло ей, повезло ей, повезло… Нет, ну в самом деле — могло быть хуже. Мог быть перелом — закрытый или вовсе открытый. Ее могли заточить на сорок пять суток в больничную палату с подвешенной к потолку ногой. Вот обрадовалось бы страховое агентство «Югория»! Оплатить ее поход в поликлинику они согласились без споров, хотя и двадцать раз наказали переслать по факсу подробнейшее медицинское заключение с печатью и подписью. Нет, конечно, все правильно, денежка счет любит. Но какое счастье, что не надо вымаливать в агентстве оплату полуторамесячного висения на вытяжке! Без преувеличения можно сказать, что после этого «Югории» пришлось бы оплачивать еще один курс лечения Алены Дмитриевой — в психушке.
Нет, ей действительно повезло, надо быть благодарной судьбе.., и тому поганому придурку, который хоть и столкнул ее с лестницы, но не так уж и сильно.
Да, спасибо. Merci. Merci bien!
Но.., как же теперь ехать в Тур?
— Но.., как же теперь вы поедете в Тур, Алена? — с ужасом спросила Марина, наблюдая, как Алена пристраивает на ноге купленную шину.
— Молча, — буркнула та, изо всех сил затягивая ремни на липучках.
Этих ремней на полуметровом сине-зеленом сооружении, состоящем из плотных, довольно толстых эластичных пеленок, посаженных на вертикальные фиксирующие опоры, было пять: на щиколотке, на икре, на колене, чуть выше его и уже совсем около паха. Нога, затянутая в этот, с позволения сказать, корсет, не могла согнуться, что и требовалось от шины: не давать сгибаться колену, чтобы трещина не расширилась, чтобы могла затянуться правильно.
Нога и не сгибалась,
«Вы не ходите, вы взлетаете!» — сказал ей чуть ли не при первом знакомстве один человек, потом разбивший ей сердце вдребезги… Имени его, которое начиналось на букву И, наша героиня дала себе слово никогда — ни-ког-да! — не вспоминать.
— Ну вот видите, как хорошо, что я еще не успела позаботиться о костюме русалки! — воскликнула Алена с натужным восторгом. — Теперь я вполне могу изображать Тамерлана, который носил прозвище Великий Хромец. Или, к примеру, Джона Сильвера. Только попугая не хватает, который кричал бы: «Пиастры! Пиастры!»
— Попугая у нас нет, — с трудом удерживаясь от смеха, пробормотала Марина. — И нет ничего, что подошло бы для костюма Тамерлана. Однако у Мориса есть рубашка с большим жабо — вполне подойдет для костюма Жоффрея де Пейрака из сериала про Анжелику. Вы вполне можете изобразить на маскараде Жоффрея — он ведь тоже хромат.
— А также, кажется, хромал капитан Кассий Кольхаун, — вдруг вспомнила Алена страстную любовь юности — роман «Всадник без головы». — Нет, Кассием Кольхауном я быть не хочу, он такой противный! Я лучше буду Елизаветой Воронцовой, фавориткой императора Петра III Федоровича. Она была хромая, кривобокая, курила трубку, пила водку и материлась. Я уже хромая, а материться запросто начну, если еще час проведу в этом испанском сапожке!
Алена не покривила против истины: шина, предназначенная для заживления переломов, оказалась истинным орудием пытки и могла довести человека до нервного срыва не хуже гипса или вытяжки. Она беспрестанно соскальзывала на щиколотку, и тогда вообще было невозможно сделать ни шагу. Стоило ее подтянуть к паху повыше, она начинала бесстыдно лезть в самые интимные места — но это не приносило ни малейшего удовольствия! Впрочем, через несколько шагов шина снова спадала, снова упиралась в щиколотку, и даже натуго затянутые ремни не спасали положения… Словом, ужас!
В довершение всего в «Югории» сообщили, что семьдесят евро, заплаченных Аленой за эту погань, вернуть ей не смогут. «Мы не оплачиваем вспомогательные материалы», — сказали писательнице очень-очень вежливо. То есть ежели бы Алену загипсовали и отправили в больницу на вытяжку, гипс и все прочие штучки она оплачивала бы из своего кармана. А вот, интересно, больничное питание — это тоже вспомогательные материалы?
Видимо, да…
Итак, надо благодарить судьбу. Ей повезло… Повезло, повезло!
То, что ей повезло, Алена внушала себе до воскресенья, часов примерно до трех, когда вплотную приспело время собираться на поезд в Тур. И тут выяснилось, что ни одни ее брюки или джинсы (тем более козырные защитные бриджики!) на шину не налезают просто по определению. Но не выйдешь же на люди в этаком сооружении! Алена внезапно вспомнила сказку — самую страшную сказку своего детства про то, как отстрелил охотник лапу у медведя и отдал эту отстреленную лапу жене, которая содрала с нее шкуру, стала прясть шерсть, а из мяса варить, условно говоря, щи, или что там вообще варят из медвежатины… А медведь, такой молодец, соорудил себе что-то вроде протеза из липового поленца, взял в руки березовую клюку.., и вот идет он, одноногий, под луной по зимнему, промороженному, скрипучему лесу и поет: