На все четыре стороны
Шрифт:
— Вот на то? На открытое?
— Да.
— Но гусей в окне, наверное, не могло быть? — усмехнулся Габриэль.
— В том-то и дело! Оттуда что-то высовывалось, там что-то мелькало, вроде гусиная шея, гусиная голова, вот так! — Алена вскинула руку, загнув ладонь, получилось и впрямь похоже на гусиную шею с головой, да так на свою руку и уставилась.
Габриэль присвистнул:
— Вы имеете в виду…
Она еще и сама не вполне понимала, что имеет в виду, но Габриэль понял даже раньше, чем ее мысль оформилась:
— Вы имеете в виду, что там кто-то махал рукой?
Алена прищурилась, выстраивая в памяти картинку, потом сказала неожиданно:
— Но тогда… Получается, что тот человек должен был лежать на полу. Зачем ему махать рукой, лежа на полу?
— Например, подавать какой-то сигнал, звать на помощь, — пожал плечами Габриэль. — Если уж тут, на дорожке, кровь, то, предполагается, в доме может быть раненый, да и вообще что угодно. Или вы считаете, что такие вещи происходят только в криминальных романах?
Алена Дмитриева, в жизни которой сплошь и рядом происходили вещи, которые потом становились предметом описания в ее криминальных романах, задумчиво посмотрела на Габриэля, но ничего не сказала.
— Ну ладно, — улыбнулся он. — Вот ваш поясок, держите. И.., просьба вот какая: я сейчас войду в дом, а вы постойте здесь. Просто так, на всякий случай.
— То есть как это — вы войдете в дом? В чужой дом?! — поразилась Алена, которая знала о священном уважении французов ко всему, перед чем стоял эпитет prive — «частный».
— Ногами, — потопал по дорожке Габриэль, показывая, как он войдет. — Сначала левой, потом правой или наоборот, как получится. Скажу, заехал не туда, спрошу дорогу на… Вы не знаете какого-нибудь названия тут поблизости?
— Тур, — сообщила Алена. — И Париж — вот все, что я знаю. Ну, еще Шамбор и другие замки на Луаре, но это вроде совсем уж в другую сторону.
— Париж тоже в другую сторону, — усмехнулся Габриэль.
— Да вы спросите дорогу на Канзас или Техас, — не удержалась Алена.
Габриэль послал ей свой знаменитый взгляд из-под полей и сказал:
— Так я и поступлю, пожалуй. Но вы вот что имейте в виду: при малейшем признаке чего-то странного — ну, скажем, я закричу, или кто-то закричит другой… — короче, чуть только вам хоть что-то покажется неладно, пусть даже гуси загогочут, немедленно бросайтесь отсюда прочь. Бегите бегом на ферму к Руалю и вызывайте полицию.
— А кто такой Руаль? — наивно спросила Алена. — И где его ферма?
— Нашего гостеприимного хозяина зовут Терри Руаль. Ну а ферма его — та самая, где мы с вами встретились.
Алена кивнула:
— Понятно.
— Понятно что? — настойчиво спросил Габриэль. — Кто такой Руаль или что вы меня поняли и послушаетесь?
— Хорошо, послушаюсь, — пообещала Алена. — А вы правда думаете, что может быть какая-то опасность?
— Кто знает… — усмехнулся Габриэль и подошел к калитке. Взялся за нее и обернулся:
— Не стану обременять вас прощальными напутствиями и просить передать последнее «прости» моей престарелой матушке и малым деткам.., хотя бы потому, что матушка моя давно опочила, а детками я вроде бы еще не обзавелся. Но если вдруг что не так.., имейте в виду, что мир тесен.., тесен гораздо больше, чем нам кажется. И Морису это передайте, хорошо?
Честно говоря, Алена не слишком-то хорошо слушала, что он там говорил своим насмешливым голосом: опять стало жутко, опять захотелось убежать отсюда как можно дальше, но теперь было уже нельзя — она ведь была чем-то вроде засадного полка Боброк-Волынского на Куликовом поле и хотя в битву вступать не собиралась, то хотя бы помощь позвать была обязана. И она просто-таки приковала себя к месту, стиснула кулаки, чтобы никуда не двинуться, уставилась в замшевую жилетку Габриэля, которая удалялась от нее… Интересно, от кого из своих предков унаследовала Алена Дмитриева эту привычку, пагубную, можно сказать, страсть беспрестанно вляпываться в какие-то жуткие истории? Не иначе от прадедушки — прокурора Георгия Владимировича Смольникова, который, ко всему прочему, не отличался высокими моральными качествами — совершенно как и Алена Дмитриева, которая, как ей самой иногда казалось, вообще не имеет представления о нравственности…
И вот прямое и непосредственное подтверждение этому: смотрит она в спину человеку, который идет навстречу неизвестности и, очень может быть, навстречу смертельной опасности, а думает о том, что у него потрясающе красивая задница — подкачанная, сильная, выдающая то ли танцора, то ли бегуна, то ли любителя верховой езды. Между прочим, женщины обращают на мужские ноги и попки ничуть не меньше внимания, чем мужчины — на женские. Такой же волнующий вид сзади был у одного знакомого Ален иного танцора… Так, прочь из головы глупости!
Габриэль подошел к террасе и крикнул:
— Извините, господа, нельзя ли видеть хозяев? — помолчал немного, снова окликнул:
— Здесь кто-нибудь есть?
Не дождался ответа и поднялся по ступенькам. Подошел к окну, заглянул — и кинулся к двери со всех ног.
Наверное — нет, конечно! — Алене следовало бы оставаться за оградой и продолжать играть роль засадного полка. Но она была любопытна, как сорока, и столь же труслива, между нами говоря, однако любопытство сплошь и рядом пересиливало трусость. Пересилило и сейчас. В одно мгновение Алена оказалась в саду, пробежала по дорожке, взлетела по лестнице — и чуть не упала, потому что на верхней ступеньке ей попалось под ногу что-то скользкое.
С трудом удержавшись, посмотрела, на что наступила: там оказался белый прямоугольничек совсем простой визитной карточки с оборванным уголком. Схватила его, машинально прочла надпись черным тонким курсивом:
Marie Ursula Vite, professeur…
(здесь как раз было оборвано)
01 47 45 12 14
И хотела отбросить карточку, но в это мгновение из окна высунулся Габриэль и ка-ак рявкнет: