Начало тьмы

Рублёв Сергей Анатольевич

…Пространство не ощущалось — он сам был им, и не очень-то этому радовался. Ему было больно — невесомой, пустой болью этого пространства, раздираемого изнутри, наполовину сожженного снаружи — но он сам пошел на это и не жаловался. То, что происходило сейчас, было во много раз опаснее любой стихии … Сознание теряло четкий центр, размываясь неожиданными толчками извне. Дрожание удалось сузить и направить — эхо перекатилось из конца в конец… Чего? Мутное удивление всколыхнуло весь мир — сотрясенный неожиданным толчком, он уже терял себя, пытаясь уцепиться за ускользающие крохи рассудка… Оторваться! Разорвать гибельную связь! — он судорожно дергался, высвобождаясь из нервной паутины… Мощный толчок!

…Он безжизненно закувыркался в пустоте, приведенный в себя ошеломляющим ударом по всему телу. Попытавшись вздохнуть, чуть не ослеп от боли и подавился иссушающим кашлем. «Черт, черт… вл…» — выплевывались беззвучные ругательства. Как ни странно, они вернули чувство личности, подавленное зверским инстинктом. Ругался все-таки человек — словами, хоть и не самыми изысканными. Потом этими словами можно было думать… Но не сейчас — все плыло перед глазами, а в голове мячиками прыгали обрывки

бессмысленных фраз: «Я надел… Брысь! Бе… Скоро вниз…» Мозг сейчас напоминал груду кубиков, из которых еще следовали составить цельную картину. Один из кубиков никак не укладывался, назойливо выпирая из общей кучи острыми царапающими гранями — закрыв глаза, Отари пытался восстановить увиденное, но ничего не получалось — перед глазами вспыхивал фиолетовый туман, и… Вот это «и» — никак не вспоминалось. Вернее, оно было настолько несовместимым со всем остальным, что мозг отказывался думать, демонстрируя образцовый бред. Очень скоро, обессиленный, Ило бросил это занятие, занявшись вещами более практическими. Нужно было перестать тонуть — кряхтя, Отари перевел регулятор балласта в нейтральное положение и пару секунд провожал взглядом тускло блеснувшую струйку освинцованного полимера. Проверил по индикатору и выпустил остальное — последние серебристые капли пропали в бледно-голубой дымке. «Метров двадцать», — прикинул Ило расстояние. Индикатор? Вот черт — он продолжал тонуть… Только теперь он вспомнил о двух воздуходелах, оттягивающих пояс с двух сторон (может быть, это равновесие и помешало вспомнить сразу). А жидкого балласта уже не осталось! Обдумав положение, он ничего не предпринял, продолжая медленно тонуть. Осторожно сняв с пояса один из блоков, завел руку за спину и приготовился. Свечение становилось ярче — приближалось… Ну, с богом! Решительно выдернув работающий блок из гнезда, он тут же выпустил его, очутившись на миг в облаке пузырей. Поставить новый воздуходел не составило труда — легкий щелчок и первый вздох непривычно пахнущего холодного воздуха. Плавучесть скакнула за ноль — теперь его тащило вверх, вслед за пузырями. Откинувшись на спину, он раскинул руки и ноги, чтобы хоть немного затормозить подъем. Замер… Зудящая тишина плавно меняла тон. Свечение бледнело, выцветало, превращаясь в мраморный сумрак. Повернув голову, Отари увидел нижнюю кромку кокона совсем рядом — вся масса воды, похоже, поднималась вместе с ним. Вернее, поднимала его — как он, впрочем, давно подозревал. Да что там — знал. Откуда — бог его ведает… Он уже бросил попытки объяснить себе свое собственное поведение — оно давно определялось не сознанием, а той неведомой пуповиной, что соединяла его с планетой. Он знал многое — но в то же время не смог бы и пары слов сказать для объяснения того, что знает.

Ожидание кончилось — он понял это, завидев над собой полированное зеркало поверхности с надраенной жестянкой солнца. Лифт прибыл… Господа пассажиры изволят выйти! Он выгребал наверх, навстречу своему гротескно-кособокому отражению…

* * *

…Солнце! О боже, он забыл, как оно выглядит! Вынырнув с шумным плеском, он блаженно сощурился на огненно-белый шар, ощущая себя в душе солнцепоклонником. Потом, спохватившись, сдвинул забрало шлема и вдохнул нагретый воздух с тем непередаваемо-пресным духом воды, который нельзя запомнить — он существовал только сейчас, сию минуту… Блаженные секунды, когда оставались только он, солнце и океан…

Опустив голову, Отари пришел в себя. Н-да… Океан придется исключить. Он плескался посреди небольшого, метров ста в диаметре, озерца прозрачной воды. Дальше… Судорожно вздохнув, он забыл выдохнуть и чуть не подавился. Горизонт отсутствовал. За пределами неизвестно в чем держащейся воды простиралось сверкающее ничто, колеблясь, словно марево в пустыне… Нет, не обманешь — это не океан! Полупрозрачные волны обнимали полмира, изничтожив на корню всякое представление о порядке и покое; свет солнца, преломляясь в тысячах стеклистых высверков, превратил и небо, и воду в один расплавленный котел. Отари захлопнул открытый в изумлении рот и только сейчас выдохнул — вокруг него, сжавшегося в комочек в своем крохотном озерце, разворачивалась гигантская фантасмагория бесшумных смерчей и протуберанцев, не знающих разницы между верхом и низом. Кошмарная замедленность этого еще добавляла экспрессии — Отари смотрел, как завороженный, не в силах оторваться. И ведь ни ветерка, ни звука! Как будто в хрустальном яйце…

…Догадка оказалась верной. Как только к зрению вернулась привычная перспектива, гигантские смерчи и протуберанцы оказались совсем рядом — медленным колыханием ядовито блестевшей водяной перепонки. Хрустальное яйцо… Озерце было заключено в зеркальной сфере, преображавшей мелкую рябь на поверхности в чудовищный водяной фарс. «Обманка…» — думал потрясенный Отари Ило, видя, как диск солнца плавно перетекает в грушевидную форму, чтобы тут же разделиться на два… Подняв голову, увидел свое донельзя искаженное отражением лицо — оно словно отчаянно вопило о чем-то с неба, распахнув рот в беззвучном крике… Помотав головой, уставился вниз, возвращая себя к реальности. Маленькая волна, подкравшись, перевалила край шлема и плеснула на грудь — словно прикоснулась мокрой ладошкой… Невольно поежившись, Отари загреб руками, поворачиваясь кругом. Его взгляд, обегавший периметр «яйца», натолкнулся на что-то яркое, четких очертаний, находящееся, несомненно, в пределах озерца. Он не верил глазам, таращась на хорошо знакомые обводы фюзеляжа и поплавков. Самолет! Обыкновенный полупланер-барражировщик из тех, что используют все, кому не лень — в особенности атмосферщики. Именно на такой стрекозе его нашел Грор Сими… Но увидеть ее здесь, сейчас?! Все равно, что в собственном кабинете наткнуться на деловито подрывающего корни шкафа кабана. Самолетик мирно покачивался на мелкой ряби в двадцати метрах. Это напоминало приглашение… Как мог уцелеть этот миниатюрный аппаратик во время всеобщей катастрофы? Однако, не вдаваясь в размышления, Отари уже поспешно греб, слово опасаясь, что амфибия взлетит без него.

Самолет был настоящим — с бодрым лаковым блеском фюзеляжа, прохладой плоскостей и застарелой гарью дюз… Его пропуск на этот свет. Подплывая к машине, Ило совсем уже было ухватился за поручень кабины, когда заметил на поплавке свежие царапины. «Не отвалился бы…» — он озабоченно пощупал упругий пеносиликон, чтобы убедиться в его целостности. Странно… Царапины шли вдоль всего поплавка, как будто кто-то специально наносил их одну за другой… Отари оттолкнулся и отплыл подальше, чтобы охватить все взглядом. И царапины сами собой сложились в накарябанное неумелой рукой слово:

У Н О М

…Вспышка фиолетовых сумерек на краю сознания… Пропадающее, исчезающее лицо — размытый абрис… тени глаз… Тени теней его — призрак лица, замедленный специально для него, Отари. Светлое воспоминание, которое теперь уже навеки останется с ним — с ним, единственным из людей, который видел мрогвина.

Глава 43

…— Уном! Уном — где ты? Я же помню! Я понял — это ты… — яростно-сбивчиво кричал он в глухой зев отгороженного хрустального мирка — в ярости от того, что именно теперь, почти уже спасенный, он не может отдать хотя бы часть своего долга… Голос глох, он канул в невозмутимой глади воды, не вернувшись даже эхом. Все правильно — он один. Вязкий сверкающий смерч кружил и кружил вокруг, действуя уже почти усыпляюще на перевозбужденный мозг. Беспрестанное, безостановочное движение… Отари вспомнил броуновское движение золотистых точек-мрогвинов вокруг станции. Остановка — смерть… Нынче он очень хорошо это ощутил. Безжалостный толчок спас их обоих от превращения в истошно кричащую химеру сплавленных рассудков — точно такой же толчок предстоит ему теперь. Последствия контакта с ПУВ не успевают накапливаться за несколько секунд — пока он будет двигаться, ему ничего не грозит. Самолет — идеальное средство для этого. Задумчиво окинув взглядом окрестности, Отари рывком подтянулся на поручнях и перевалился в кабину, ощутимо качнув аппарат. Под ногами захлюпало — самолетик оказался полон воды, стекавшей сейчас через открытую дверцу. Повернувшись, Ило для верности еще несколько раз качнул машину, выплескивая остатки. Где взял Уном эту амфибию, из каких глубин… Но горючего в баках было полно, и система управления послушно ожила, словно заждавшись знакомого прикосновения. Отари включил автопилот, ввел параметры полета и координаты цели. Возможно, уже несуществующей — браслет ничем не мог помочь, потеряв контакт с утонувшей станцией. Отари хотел даже выбросить его, но передумал. Вместо этого поплотнее вбил туловище в кресло пилота и нажал клавишу пуска. Режим «взлет».

…«Хрустальное яйцо» исчезло в миг, когда поплавок оторвался от поверхности воды. Отари вдавило в кресло крутым подъемом, и внезапный грохот молотом ударил в уши — сначала он подумал, что-то оторвалось… Но, кинув взгляд вниз, увидел смятую, рвущуюся в клочки пенную круговерть и все понял. Теперь только вверх. Самолетик лез на крутую прозрачную гору, подгоняемый ярко сверкающими в лучах солнца смерчами, тянущимися снизу — они словно хотели схватить ускользающую добычу. Отари пришлось несколько раз брать управление на себя, чтобы довольно неуклюже облетать такие водяные столбы, невесть зачем болтающиеся в трехсотметровой высоте. Наконец, они отстали — высота полета достигла заданной отметки в 2,2 км (так летал Грор — Отари помнил). Он оказался хозяином огромного, уходящего во все стороны простора, освещенного ярким предзакатным солнцем — океан расплавленного серебра! Только теперь он оглянулся — не мог же он, в самом деле, улететь так… формально. Но, сколько ни всматривался в подернутую дымкой рябь, так ничего и не различил.

* * *

Большинство навигационных приборов не работало, или работало с искажениями, исключавшими их использование. Такое впечатление, что планету подменили — магнитное поле усилилось в десятки раз, но утратило стабильность, образовав невероятно запутанный многополюсный клубок (Отари уже несколько раз наблюдал северное сияние). Маяков слышно не было — плясавшие на антеннах огни святого Эльма убедительно иллюстрировали причину. Ионизация такая, что воздух чуть ли не светился… Ориентироваться можно было только по гравикомпасу — слава богу, тяготение планеты не менялось столь резко. Автопилот, переведенный на повышенную самостоятельность, шел как по ниточке по графику гравитационной постоянной. Отключив ненужные приборы, Отари со вздохом оперся о спинку кресла. В кабине было темно — багровое солнце садилось прямо позади, перечеркнутое черным крестом хвостового оперения. Мягкий гул двигателя отстранял от наружного пространства, замыкая в уютной утробе кабины с задумчиво светящимися огоньками пульта и бледным оком монитора. За час полета Отари врос в этот хрупкий мирок и почти уже уверовал в его несокрушимость. Вниз он старался не смотреть. Да и видно было мало — еще меньше можно было понять. Иногда глаз колол лучик ярко-зеленого или пунцово-красного цвета — тогда он невольно скашивал глаза — но опять-таки ничего не различал. Пейзаж с высоты казался неподвижным — в глубине мутно просвечивали какие-то слои… Отари старался не останавливать взгляд подолгу на одной точке. Это уже становилось рефлексом — ничего постоянного. Сейчас его спасала только скорость и высота. Где-то там, в толще этих наслоений и пенных вихрей, существовали мрогвины… И Уном. Отари вспоминал увиденное, стараясь воспроизвести каждую подробность. Нечто светлое посредине и серое по краям… Лицо… Да, оно запомнилось отчетливо — по аналогии с тем, что было в памяти до того. Остальное расплывалось — что-то вроде радужной кляксы со множеством лучиков-отростков. Напоминало инфузорию. Или нервную клетку. Или морского ежа… Или много чего еще сразу — неопределенный образ вызывал слишком много ассоциаций. Специально ли Уном показался ему? Если темп его существования ускорен в десятки раз, для него сущая мука выдержать секундный взгляд. А если в сотни?

Закат все тлел и тлел за спиной, как груда рассыпанных головешек, опрокидывая на весь мир необъятную тень. До «Золотой» еще полчаса лету — Отари задал несколько проверочных тестов электронному мозжечку самолета. На экране исправно выстроились зеленые нули. Вызвана карта маршрута — меж желтых и коричневых пятен по экрану одиноко полз световой паучок, вбирая в себя паутинку расчетной траектории. Цель обозначалась невыразительным черным крестиком. Отари отчетливо представил себе черную тушу станции… Какой остряк назвал ее Золотой? Из всех баз только она осталась в своем изначальном виде — Бронтом запретил покраску. Фанатик, сделавший рационализм своим идолом… И из того же рационализма преданный своей же сектой. Интересно, как бы он отреагировал, узнав об этом?..