Начало тьмы
Шрифт:
Дорожка палубы превратилась в тропинку, потом в едва заметную стежку — стальная ленточка едва полметра шириной, ограниченная по сторонам пронизывающими все уровни ребрами жесткости. Робот пыхтел сзади, протискивая сквозь них приплюснутое тело. Впереди обозначился тупик — ясно видимый в красном луче прямоугольник в рост человека. Когда-то здесь размещались пластины гравизахватов и пространственные «щупы» вакуум-сканнеров — еще видны были места креплений. Освобожденного места как раз хватало для робота — Отари, помедлив, пропустил его вперед (для этого через него пришлось перелезть). Внимание скакало — он уловил отдаленные глухие толчки пульса; неслышно стукнули о палубу подошвы, и он подумал о своей отрицательной плавучести — отрегулировать… После. Сзади послышалось цоканье — через несколько секунд замерцал синий огонек. Возвращался Р-восьмой… Увидя его перекошенную фигуру, Отари не удержался от нервного смешка — добросовестный робот тащил вместо одного воздуходела чуть ли не всю кучу! С трудом разместив с десяток блоков на своей покатой спине, он придерживал их двумя манипуляторами, ковыляя кое-как на оставшихся четырех. Дождавшись эту жертву чрезмерного усердия, Ило отобрал у нее один из блоков. Подумав, взял еще два и привесил их на пояс с двух сторон. От остальных пришлось со вздохом отказаться — без видимого сожаления ремонтник свалил их на палубу и умчался куда-то наверх, куда Отари отослал его от греха подальше. Стало тихо — лишь где-то чуть слышно булькал неисправный клапан да вдали по-прежнему неустанно бился пульс — неровно и ускоренно. Человек
— «Онли»… Ты должен пробить в этой оболочке отверстие… Для меня. Ясно?
Робот подвинулся вплотную к стене, и Отари услышал скребущие звуки — видимо, тот оценивал толщину. Отодвинувшись метра на три, поставил тело параллельно палубе, нацелив все излучатели в одну точку. На Отари вывернулся один телеглаз:
— Задача ясна. Людям находиться не ближе тринадцати метров… Готов.
— Начнешь сам, как только я буду на безопасном расстоянии, — сказал Отари, продолжая пятиться. Сверху донесся какой-то скрип, по шлему пробарабанили мелкие крошки. Кажется, Р-восьмой не удержался от соблазна что-то подлатать. Шикнув на него (повернувшись, тот озадаченно мигнул телеглазами), Отари увеличил шаг. Чуть не споткнувшись о свою же ногу, он вскоре очутился неподалеку от трубы мусоросборника, сразу за второй оболочкой. «Онли», расцвеченный красными огнями, был виден отсюда как на ладони. Отари сделал еще один осторожный шаг назад — тринадцать метров и ни сантиметра меньше… Педант! Даже не пошевелился. Пришлось отступить еще — и в тот же миг по ушам ударил визг сирены — робот ни о чем не забыл! Сирену уже заглушал могучий рев — на месте, где находился «Онли», возникло плотное облако пузырей, освещаемое частыми синеватыми вспышками. Отари ощутил себя словно в огромном барабане, по которому с размаху лупят не менее огромной колотушкой — мгновенно вскипавшая вода создавала ударную волну, встряхивавшую все вокруг. Что там делается с роботом, уже не видно — лишь просвечивает какое-то мутное пятно света. Глухая дробь участилась — до Отари стали доходить первые волны тепла. «Так недолго и свариться», — мелькнула паническая мысль. Костюм не был приспособлен к высоким температурам. Оставалось надеяться, что робот не ошибся в расчете. Между тем раскаленное пятно света продолжало выплясывать какой-то сумасшедший танец в струях кипятка. Рев достиг надсады — казалось, это длиться уже очень долго, хотя рассудок твердил о каких-то минутах… Вскоре в него начал примешиваться посторонний звук — не то скрип, не то скрежет. Отари насторожился, словно пес, учуявший след. Вокруг уже стоял непроницаемый туман из мельчайших пузырьков, освещаемый сполохами синего пламени — муть серая… муть голубая… снова серая… Этим пока все и ограничивалось. В какой-то момент скрежет стал резко усиливаться — вскоре он заглушил все остальное, перейдя в раздирающий уши треск. Отари только болезненно гримасничал, пытаясь не оглохнуть — по-видимому, напрасно. Проклятый робот знал свое дело… Треск становился оглушительным — казалось, вся станция рушится, словно карточный домик; душераздирающе стонали балки, переборки ныли пронзительно и тонко, противно визжали стыки люков и сопряжения труб — вся эта какофония сливалась в яростный вопль, который даже нельзя было шумом — это был какой-то адский хор! «Нет, тринадцати метров маловато… На кого он рассчитывал — я ведь не железный! Чинодрал…» Теперь ожидание конца этого спектакля нельзя было назвать просто нетерпеливым — Отари чувствовал, что не сможет отвечать за себя, если побудет еще немного в этом бедламе…
…Между тем робот задался целью вскипятить всю воду внутри станции. С фасада Отари орошал уже чуть ли не кипяток, вынуждая все время пятиться — оглянувшись, он обнаружил себя в коридоре жилого сектора. Отсюда, метров с двадцати, «Онли» напоминал работающий гейзер с праздничной подсветкой. И совершенно непонятно было, чего от него еще ждать. Пока что, кроме шума и полыхания, ничего не происходило — лишь вода вокруг, не находя выхода, продолжала медленно нагреваться. Выход должен был вот-вот появиться — стараясь забыть о духоте, Отари вслушивался в треск и сиплое клохтанье пара впереди — увидеть что-то по-прежнему было невозможно. Он отвлекся, обнаружив, что его медленно, но неуклонно тащит вперед. «Не станция, а чайник какой-то…» — сделал он вывод, выгребая руками против конвекционного течения. Ухватился за массивную створку аварийной перегородки и утвердился окончательно — на границе обитаемости, в проеме первой оболочки. Нащупав рукоятку запора, сдвинул ее вверх и нажал на створку — та медленно поехала вперед, перекрывая коридор. Пусть кипятиться хоть до второго пришествия… Перегородка отсекла падающий снаружи свет угольно-черной тенью. Оставив узенькую, играющую лучами щель, Отари остановился в раздумье. Тьма вновь охватывала его, неся прохладу и успокоение. Но что-то не давало окончательно сдвинуть створки. Снаружи был свет…
…Но он вдруг погас! Бесшумный взрыв тьмы грянул одновременно с звонко лопнувшим ударом, отозвавшимся жестким сотрясением тела — не успев ничего осознать, Отари налег изо всех сил — рычаг запора, лязгнув, вырвался из рук, больно ударив в грудь — потеряв равновесие, Ило плавно кувыркнулся на спину. Створка угрожающе скрипела — тонко и протяжно, словно ее медленно гнули… Сантиметровая сталь! Отари пробрала невольная дрожь — и тут же словно передалась окружающему. Сладострастно взвыв, тьма распространила эту дрожь повсюду — с трудом оторвавшись от тряской палубы, Отари оцепенело уставился в темноту, не в силах понять, что происходит. Палубу потряхивало все сильней, какими-то неровными толчками; за стеной глухо ревело… Доковыляв, Отари приложил ладонь к переборке и чуть не отдернул ее, как от ожога. Створка выгнулась чудовищным горбом, ее мелко трясло от перенапряжения. Пока спасала система компенсации давления — но как долго она выдержит… Что же это?! Он жалобно огляделся — все та же тьма… Она словно издевалась на его неуклюжими попытками, обретя вдруг тяжесть свинца. Притупленное соображение нашло, наконец, ключевое слово — тяжесть. Давление! Давление за бортом… Черт, что же он натворил! Понимание пришло сразу, словно сработал автоответчик, и Отари, стиснув зубы, проклял все на свете — и в первую очередь свою глупость. Почему он решил, что давление снаружи такое же, как здесь? О-о, черт возьми, мало ли, что станция полна воды — надо же было помнить, как она сюда попала! Вернее, какой… Потом уже, утратив сверхтекучесть, она стала обыкновенной мокретью — и станция, продолжая погружаться, восстановила герметичность. Потому-то его, Отари, и не расплющило в лепешку… Впрочем, все еще впереди. Сколько у него в запасе — секунда? Две? Створка ходила ходуном, издавая уже не скрип, а стон — внутренняя оболочка космического транспортника не рассчитана на такое давление! «Вырвет… сейчас — к чертовой матери! Сейчас…» — ни о чем другом он думать не мог, захваченный жутким в своей противоестественности азартом — попыткой предугадать момент прорыва. «Ну… ну!» И, словно отвечая на его мысленные потуги, тьма дала трещину!
…Удар был силен — у Отари перехватило дух. Он не слышал звука — вода долбанула по нему сразу со всех сторон, обретя вдруг твердость гранита. Его отбросило, смяло, потом жестоко закрутило, ударяя о переборки — в глазах вспыхнули радужные огни… Он чувствовал, как уходит сознание — постепенно, капля за каплей…
Глава 42
…Он очнулся почти сразу, на ходу вспоминая происшедшее. Вокруг стояла тишина — подумав немного с той важностью, которая присуща полусну, он решил, что, скорее всего, оглох. Тело его расслабленно болталось где-то в пространстве — если у него еще было тело. Возможно, он уже бесплотный дух, и ему вскоре на собственном опыте предстоит убедиться в существовании мира иного. Об этом так же размышлялось с вялой торжественностью не вполне проснувшегося человека. Он вспомнил, что предшествовало потере сознания… И открыл глаза, чтобы убедиться.
…Он забыл, в чем хотел убедиться. Вокруг был свет… Отари так отвык от него, что воспринимал как нечто несусветное — ведь света быть не могло, он кончился! Но тьма светилась — именно так, свет был какой-то бесплотный, призрачный — тень света. Но видно все было ясно, как днем. Мир иной мог подождать — вокруг по-прежнему стыли глыбы стали и пластика, изображавшие станцию. Он висел над палубой, зацепившись ногой за решетку вентиляции. И, как только увидел эту свою ненормально повернутую ногу, как сразу почувствовал ее — боль, притаившаяся на задворках мозга, набросилась сразу, заставив глухо простонать — вывих, ясное дело. Боль вернула всему привычные координаты, хотя и не изгнала странности.
Согнувшись, он с грехом пополам высвободил ступню из железных тисков и плавно опустился вниз, придерживая бедро руками. Однако подошва довольно-таки ощутимо стукнула о палубу, заставив застыть на некоторое время в холодном поту. Наконец, собравшись с духом, он нащупал аптечку. Рыльце инъектора боднуло в сгиб локтя, на какое-то время освобождая от хлопот. Потратив дозу, Отари тут же пожалел об этом — нужно бы сберечь на случай вправления… Хотя — кому вправлять-то? Стараясь не задевать больной ногой палубу, он поскакал к аварийной перегородке. Свечение вокруг не проходило — в рассеянном синеватом свете он увидел то, что подтверждало самые худшие опасения — створка не выдержала. Она напоминала смятый лист бумаги с несколькими отверстиями посредине — замки и крепления выдержали, не выдержала сталь. Но все кончилось… И кончилось благополучно. В чем нет ни малейшей его заслуги — уж он-то постарался погубить себя со всей основательностью заправского самоубийцы. Однако опять спасен… Чем? Таща за собой бревноподобную ногу, он устремился к изуродованной створке, налег на рычаг — с мученическим скрипом створка отошла на треть и застыла навсегда. Отари мысленно благословил инженера, защитившего механизм от полного заклинивания. Осторожно протащив тело в проем, он застыл, не отпуская рук от перегородки и блаженно щурясь на лучистое сияние. Ибо впереди сияло чудо…
…С незапамятных времен — со времени жизни в казарме осточертевшего родного интерната — у Отари осталась эта полуосознанная тоска, не имеющая даже названия. Он тосковал не о родителях — их он не знал. И не о райской жизни «на воле» — ее он представлял отвлеченно, по чтению романов и фильмам. Нет, тоска его была проще, но труднообъяснимей. Она выражалась в дни посещений. В интернате почти не было настоящих круглых сирот — у каждого из маленьких резервистов был хоть один родственник, хотя бы и дальний, или друг семьи, почитающий своим долгом (оплаченным, кстати, Управлением Освоения) хоть раз в год навестить своего подопечного, а то и взять его с собой на время каникул. Отари был единственным, обойденным в этом отношении — у него не было родственников, не было никого, кто знал бы их — никого, ни единой души… И, когда кто-то вбегал и с сияющими глазами оповещал всех: «Ко мне приехали!», Отари мучился бесплодной и бессильной завистью. Как дорого бы он дал за то, чтобы однажды и ему бы крикнули: «Отари, к тебе пришли!»; и он с сияющим лицом бестолково метался бы тогда от шкафчика с одеждой к гигиенту и обратно, возбужденный нежданно привалившим счастьем…
«Отари, к тебе пришли-и!..» Слабое эхо детской мечты… Это самое чувство — сладко-томящее предчувствие встречи — к нему пришли… И он замер, купаясь в неожиданном блаженстве.
…Причем совершенно беспричинном — он словно очнулся, осознав это. Но даже осознав, не перестал чувствовать… Бледно-синие сполохи впереди напоминали полярное сияние — по крайней мере, так оно представлялось по видеозаписям. Казалось бы, какой с него прок? А вот поди ж ты… Радостное возбуждение не проходило и не нарастало — грело угольком, будто так и надо. А тут еще эта тишина… Полное и несокрушимое спокойствие, словно и не было позади смятой в гармошку стальной переборки. Синий свет чуть пульсировал, словно живой — но тоже совершенно беззвучно, внушая мысль о сновидении. Отари целиком отдался своему недоумению: пробоины — да еще таких размеров! — не зарастают сами собой. Но все говорило о том, что именно так и случилось. Может, пока он кувыркался, кто-то подкрался из темноты и незаметно наложил заплату… Отари нервно хихикнул. Он ощущал щекочущее возбуждение во всем теле — как будто его наполняли мелкие пузырьки газа… Что-то вроде глубинного опьянения? «Брось-ка ты гадать, — посоветовал он сам себе, — иди да пощупай своими руками». И свет впереди запульсировал чуть почаще. «Ага, вот оно что… Теперь ты, голубчик, от меня не уйдешь!» — в веселом азарте решил человек и сделал шаг… Вернее, хотел сделать, совсем забыв о больной ноге — и тут же уткнулся носом в палубу. «Хорошее… обезболивающее… черт его возьми…» — прерывисто подумал он, оправляясь от внезапной боли. Кое-как поднявшись (в воде, слава богу, это нетрудно), он слегка надавил на голеностоп — опухоль хорошо прощупывалась сквозь костюм. Ступню надо вправлять, это ясно. Не ясно только, как. Постояв немного для передышки, он так ничего и не придумал — а тихо мерцающий синий свет манил к себе, притягивал… Держась рукой за поручень, Отари сделал шаг — вернее, подпрыгнул на одной ноге. Потом еще раз, приноравливаясь — так и пошел, почти поплыл к привораживающему свечению, сам себе напоминая мотылька, летящего на огонь. Меткое сравнение! Он представил себе обвешанного блоками жизнеобеспечения грузного мотылька, деловито ковыляющего к свечке. Фыркнув, попытался протереть рукой слезящиеся глаза, в очередной раз забыв о шлеме — тут уже не выдержал, согнулся пополам, давясь смехом от обуявшей его нервной щекотки. Отсмеявшись, только подивился странной реакции, но махнул рукой — психоаналитиков здесь, слава богу, нет, разбираться некому. Шагнув еще вперед, зацепился за что-то ногой и чуть не упал — в мерцающем свете смутно различалось громоздкое угловатое тело. Вглядевшись, узнал останки бравого «Онли». С виду невредимый, он лежал неподвижной холодной грудой, и синие сполохи, потеряв сверкающую летучесть, матово отсвечивали на броне. Наклонившись, Отари дотронулся до плоского темени — металл еще не остыл. Ветеран отвоевался… А через секунду стало ясно, что его убило.
…Едва слышный зуммер прозвучал почти кощунственно в этой мерцающей тишине. Ило не сразу припомнил давно привычный сигнал. Сотни раз он слышал этот зуммер во время тренировок — еще там, в интернате… Он подозрительно покосился на игру света — недаром она напомнила северное сияние. Ионизирующая радиация. Мотылек мог-таки обжечь крылья… Перепрыгнув останки робота (в ушах отдался смутный звон от подошвы, задевшей броню — как последний салют ударом меча о щит…), Ило повлек себя вперед, к источнику света. Ибо он был уверен, что робот исполнил приказ. Да так хорошо, что не бывать бы Отари в живых, если бы не это светозарное нечто… Зуммер прозвучал вновь, уже настойчивее — Отари не обратил на него внимания. Что же это все-таки излучает… «Онли» наверняка не ожидал ничего подобного — он, Отари, его не предупредил. Но все равно, для уничтожения боевого механизма, даже не прикрытого энергощитом, излучение должно было быть посильнее раз в сто. Давление, кстати, тоже — по всему выходит, свет этот не такой уж и бесплотный. Синее марево дрожало вокруг, ритмично мерцая в такт сердцу — это напоминало какую-то примитивную цветомузыку. Предметы вокруг стали расплываться и пропадать в световом дрожании. В проекторном поле шлема тревожно замигал красный сигнал — радиация превысила опасный уровень. Отари нашел в аптечке универсальный антидот и сразу ввел ударную дозу — если уж сквозь воду так жарит… Ни черта не видно в этом тумане! До борта, наверное, метров пять — Отари закрыл болезненно ноющие глаза, сморгнув выступившие слезы. Знакомый симптом. Только при чем здесь радиация? Он не успел ухватить почти уже оформившуюся догадку — колено уперлось во что-то твердое, и тихий, странно шелестящий голос возник словно ниоткуда, напугав чуть не до икоты: