Национальность – одессит
Шрифт:
За первыми двумя дверьми справа строчили пишущие машинки, не меньше роты. На обеих никаких табличек, как и на последней с этой стороны коридора, на стук в которую последовало изнутри приглашение войти. Внутри стояли три стола, заваленные рукописями, наверное, но в наличии был только Алексей Семенович Балабан, дымивший вонючей папиросой, затягиваясь так, словно это косяк.
— Принесли? — после обмена приветствиями спросил он и сам ответил: — Вижу, молодец! Давайте сюда. Присаживайтесь.
О существовании курсов по скорочтению я пока не слышал, но редактор явно владел им, потому что пересек по диагонали обе
— Подходит. Отдам корректору, чтобы исправил грамматические ошибки, перепечатаем — и в субботний номер.
— Долго жил заграницей, отвык от русского языка, — произнес я в оправдание своей малограмотности.
— Это поправимо. Главное, что слог у вас легкий и мысли умные. — утешил он и проинформировал: — Жду другие статьи на любое культурное событие в нашем городе и не только: спектакли, концерты, новые романы…Гонорар платим через неделю после публикации, но лучше придти через две. Касса напротив.
— Не к спеху. Принесу еще что-нибудь, заберу гонорар, — сказал я.
Надо же, когда в годы советского студенчества были нужны деньги, бегал с высунутым языком по редакциям журналов и газет, чтобы тиснуть хоть что-нибудь и получить пару копеек, а тут сами предлагают. Все-таки в царской России образованному человеку намного легче жить. В Западной Европе, да по всему остальному миру, так и останется до начала двадцать первого века, как минимум. Только в СССР и постсоветской России без диплома о высшем образовании не устроишься дворником.
74
Мне пришло в голову, что получать образование человек должен лет после двадцати-двадцати пяти, когда пошляется по жизни, поймет, чего от нее хочет и с каким образованием легче достичь этого. Сразу после окончания школы точно знают это только те, кто родился стариками. Первое образование я получал как-нибудь, а второе и следующие — со смыслом и упорством. Подозреваю, что возраст поступления в профессиональные учебные заведения вскоре повысят, но по другой причине — затянувшегося инфантилизма.
Вот и сейчас я исправно хожу на лекции, посещаю лабораторные и практические занятия. Иногда, чтобы меня уж точно запомнили, терроризируя профессоров умными, по моему мнению, вопросами, никогда не поправляя тех, кому сдавать экзамен. В советском дипломе у меня был всего один трояк, полученный за то, что дважды за семестр обратил внимание профессора на его ошибки. Научные знания сейчас где-то на уровне выпускника советской средней школы, может, первых двух курсов института, так что учиться мне легко.
Учебе время от времени мешают активные придурки. Императорский Новороссийский университет бурлит. Студенты создали Коалиционный совет и начали собирать деньги и закупать оружие, в чем им помогают некоторые профессора. Отдохнувшие за лето активисты со второго и третьего курсов, которым влом ходить на лекции, а чем-то ведь надо заниматься целый день, постоянно митингуют в коридорах, аудиториях, во внутреннем дворе… К ним постоянно приходят «реалисты», семинаристы, гимназисты, рабочие, всякие мутные типы, которым надо укрыться от полиции. Как-то незаметно одним из главных требований стало отсоединение от Российской империи и образование независимого государства. Названий было несколько. Предполагаю, что выбрали бы «Израиль». Разжиревший
Однажды утром активисты не поленились встать пораньше и заполонить все пространство внутри главного корпуса перед входной дверью, не пропуская внутрь ни студентов, ни преподавателей, ни лаборантов, ни обслуживающий персонал. Я зашел через второй корпус, где была химическая лаборатория, в которой в шкафчике лежал изготовленный мной целлулоид. Собирался поработать с добавками, чтобы снизить его легкую воспламеняемость и повысить твердость. Забрал большую часть того, что хранилось в шкафчике, завернул в лист плотной бумаги и пошел через двор к главному корпусу. С этой стороны плотность революционеров должна быть ниже.
Неподалеку от входа курил папиросу студент Картузов, которого, как позже выяснил, зовут Игнат. Левая рука перебинтована. Наверное, поэтому в последнее дни не видел его в университете.
— Что с рукой? — поинтересовался я,
— Да вот решил проверить то, что ты мне посоветовал, и в шутку сказал, что на год отойду от революционных дел, чтобы на каторге зарабатывать в какой-нибудь конторе. Ты бы слышал, какой ор начался! Меня даже пообещали убить. У самих кишка тонка, нашли дурочку с пистолетиком. Она стелилась под меня, а я отказал. Мол, студентам не положено иметь подруг. Вот она и отомстила, да еще в людном месте. Скоро будет суд, — показав перебинтованную руку, поведал он с горькой иронией.
— Судите их по делам их, — процитировал я библейское выражение.
— Больше я к ним ни ногой! — со злостью пообещал Игнат Картузов.
Самый опасный враг — преданный тобой друг.
— А я загляну к этим придуркам, объясню, что ученье — свет, а неученым — тьма, — кивнул я на дверь в корпус и попросил: — Дай спички.
В школьные годы одним из любимых моих развлечений были дымовушки, которые делал из треснувших шариков для настольного тенниса, линеек или любого другого целлулоида. Заворачиваешь в бумагу, поджигаешь, после чего бросаешь на пол и придавливаешь подошвой, чтобы сбить пламя. Реакция продолжится с образованием большого количества дыма и специфичным резким запахом горящей пластмассы. Я толкнул ногой дымовуху — и она заскользила по полу в толпу бунтовщиков. Дым выделялся быстро и в большом количестве. Кто-то попытался затушить, потоптавшись, но только ускорил процесс. Те, кто не видел, откуда он берется, начали паниковать. С разных сторон послышались крики «Пожар! Спасайтесь!». Тупое стадо отреагировало быстро и безрассудно. Большая часть выпулилась через главный вход, меньшая — во двор, а кое-кто рванул вверх по лестнице, чтобы, если бы был действительно пожар, потом сигать с крыши, а здание довольно высокое. Через несколько минут никто никому не мешал.
Я появился в дверном проеме главного входа, словно материализовавшись из дыма, который быстро рассеивался, и пригласил столпившихся на улице студентов и преподавателей:
— Заходите, господа! Пожара нет, дым не опасен при низкой концентрации.
На обратном пути подобрал еще теплый, подпаленный бумажный сверток с остатками горения, выбросил его в урну во дворе, где было место для курения.
Отдав Картузову спички, позвал его:
— Пойдем учиться.
— Как ты это сделал? — сразу спросил он.