Надежды маленький оркестрик

Окуджава Булат Шалвович

Старый король

В поход на чужую страну собирался король.Ему королева мешок сухарей насушилаи старую мантию так аккуратно зашила,дала ему пачку махорки и в тряпочке соль.И руки свои королю положила на грудь,сказала ему, обласкав его взором лучистым:«Получше их бей, а не то прослывешь пацифистом,и пряников сладких отнять у врага не забудь!»И видит король – его войско стоит средь двора:пять грустных солдат, пять веселых солдат и ефрейтор.Сказал им король: «Не страшны нам ни пресса,ни ветер!Врага мы побьем и с победой придем, и ура!»И вот отгремело прощальных речей торжество.В походе король свою армию переиначил:веселых солдат интендантами сразу назначил,а грустных оставил в солдатах – авось ничего.Представьте себе, наступили победные дни.Пять грустных солдат не вернулись из схватки военной,ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной,но пряников целый мешок захватили они.Играйте, оркестры! Звучите, и песни, и смех!Минутной печали не стоит, друзья, предаваться:ведь грустным солдатам нет смысла в живыхоставаться,и пряников, кстати, всегда не хватает на всех.

Стихи без названия

Оле

1

Вся земля, вся планета – сплошное «туда».Как струна, дорога звонка и туга.Все, куда бы ни ехали, только – туда,и никто не сюда.Все – туда и туда.Остаюсь я один. Вот так. Остаюсь.Но смеюсь (я признаться боюсь, что боюсь).Сам себя осуждаю, корю. И курю.Вдруг какая-то женщина (сердце горит)…– Вы куда?! – удивленно я ей говорю.– Я сюда… – так влюбленно она говорит.«Сумасшедшая! – думаю. – Вот ерунда…Как же можно «сюда», когда нужно – «туда»?!»

2

Строгая женщина в строгих очкахмне рассказывает о сверчках,о том, как они свои скрипкина протянутых носят руках,о том, как они понемногу,едва за лесами забрезжит зима,берут свои скрипки с собою в дорогуи являются в наши дома.Мы берем их пальто, приглашаем к столуи признательные расточаем улыбки,но они очень скромно садятся в углу,извлекают свои допотопные скрипки,расправляют помятые сюртучки,поднимают над головами смычки,распрямляют свои вдохновенные усики…Что за дом, если в нем не пригреты сверчкии не слышно их музыки!..Строгая женщина щурится из-под очков,по столу громоздит угощенье…Вот и я приглашаю заезжих сверчковза приличное вознагражденье.Я помятые им вручаю рубли,их рассаживаю по чину и званию,и играют они вечный вальс по названию:«Может быть, наконец, повезет мне в любви…»

3

Я люблю эту женщину. Очень люблю.Керамический конь увезет нас постранствовать,будет нас на ухабах трясти и подбрасывать…Я в Тарусе ей кружев старинных куплю.Между прочим, Таруса стоит над Окой.Там торгуют в базарные дни земляникою,не клубникою, а земляникою, дикою…Вы, конечно, еще не встречали такой.Эту женщину я от тревог излечуи себя отучу от сомнений и слабости,и совсем не за радости и не за сладостия награду потом от нее получу.Между прочим, земля околдует меняи ее и окружит людьми и деревьями,и, наверно, уже за десятой деревнеюс этой женщиной мы потеряем коня.Ах, как гладок и холоден был этот конь!Позабудь про него. И, как зернышко – в борозду,ты подкинь-ка, смеясь, августовского хворостусвоей белою пригоршней в красный огонь.Что ж касается славы, любви и наград…Где-то ходит, наверное, конь керамическийсо своею улыбочкою иронической…А в костре настоящие сосны горят!

4

Вокзал прощанье нам прокличет,и свет зеленый расцветет,и так легко до неприличьяшлагбаум руки разведет.Не буду я кричать и клясться,в лицо заглядывать судьбе…Но дни и версты будут крастьсявдоль окон поезда, к тебе.И лес, и горизонт далекий,и жизнь, как паровозный дым,всё – лишь к тебе, как те дороги,которые когда-то в Рим.

Два великих слова

Не пугайся слова «кровь» —кровь, она всегда прекрасна,кровь ярка, красна и страстна,«кровь» рифмуется с «любовь».Этой рифмы древний лад!Разве ты не клялся ею,самой малостью своею,чем богат и не богат?Жар ее неотвратим…Разве ею ты не клялсяв миг, когда один осталсяс вражьей пулей на один?И когда упал в бою,эти два великих слова,словно красный лебедь,снова прокричали песнь твою.И когда пропал в краювечных зим, песчинка словно,эти два великих словапрокричали песнь твою.Мир качнулся. Но опятьв стуже, пламени и безднеэти две великих песнитак слились, что не разнять.И не верь ты докторам,что для улучшенья кровикилограмм сырой морковинужно кушать по утрам.

«Я никогда не витал, не витал…»

Оле

Я никогда не витал, не виталв облаках, в которых я не витал,и никогда не видал, не видалгородов, которых я не видал.И никогда не лепил, не лепилкувшин, который я не лепил,и никогда не любил, не любилженщин, которых я не любил…Так что же я смею? И что я могу?Неужто лишь то, чего не могу?И неужели я не добегудо дома, к которому я не бегу?И неужели не полюблюженщин, которых не полюблю?И неужели не разрублюузел, который не разрублю,узел, который не развяжу,в слове, которого я не скажу,в песне, которую я не сложу,в деле, которому не послужу…в пуле, которую не заслужу?..

Четыре года

С. Орлову

Четвертый год подрядвойна – твой дом, солдат.Но хватит, отгудела непогода.Есть дом другой —там ждут и там не спятчетыре года, четыре года.Здесь словно годы дни,а там в окне – огнигорят, не позабытые в походах…Когда б вам знать,как мне нужны они —четыре года, четыре года!Когда кругом темно,светлей твое окно…Пора, пора, усталая пехота!Есть много слов,но я храню одночетыре года, четыре года.

Ленинградская музыка

Пока еще звезды последние не отгорели,вы встаньте, вы встаньте с постели, сойдите к дворам,туда, где – дрова, где пестреют мазки акварели…И звонкая скрипка Растрелли послышится вам.Неправда, неправда, все – враки, что будто бы старятстаранья и годы! Едва вы очутитесь тут,как в колокола купола золотые ударят,колонны горластые трубы свои задерут.Веселую полночь люби – да на утро надейся…Когда ни грехов и ни горестей не отмолить,качаясь, игла опрокинется с Адмиралтействаи в сердце ударит, чтоб старую кровь отворить.О, вовсе не ради парада, не ради награды,а просто для нас, выходящих с зарей из ворот,гремят барабаны гранита, кларнеты оградысвистят менуэты… И улица Росси поет!

Как я сидел в кресле царя

Век восемнадцатый. Актерыиграют прямо на траве.Я – Павел Первый, тот, которыйсидит России во главе.И полонезу я внимаю,и головою в такт верчу,по-царски руку поднимаю,но вот что крикнуть я хочу:«Срывайте тесные наряды!Презренье хрупким каблукам…Я отменяю все парады…Чешите все по кабакам…Напейтесь все, переженитеськто с кем желает, кто нашел…А ну, вельможи, оглянитесь!А ну-ка денежки на стол!..»И золотую шпагу нервноготовлюсь выхватить, грозя…Но нет, нельзя. Я ж – Павел Первый.Мне бунт устраивать нельзя.И снова полонеза звуки.И снова крикнуть я хочу:«Ребята, навострите руки,вам это дело по плечу:смахнем царя… Такая ересь!Жандармов всех пошлем к чертям —мне самому они приелись…Я поведу вас сам… Я сам…»И золотую шпагу нервноготовлюсь выхватить, грозя…Но нет, нельзя. Я ж – Павел Первый.Мне бунт устраивать нельзя.И снова полонеза звуки.Мгновение – и закричу:«За вашу боль, за ваши мукисобой пожертвовать хочу!Не бойтесь, судей не жалейте,иначе – всем по фонарю.Я зрю сквозь целое столетье…Я знаю, что я говорю!»И золотую шпагу нервноготовлюсь выхватить, грозя…Да мне ж нельзя. Я – Павел Первый.Мне бунтовать никак нельзя.