Наёмники Гора
Шрифт:
— Да, да! — призналась женщина.
— Интересно, — заметил я.
— Мама! — испуганно запротестовала девушка.
— Вы думаешь, что я собираюсь удалить её из зала? — осведомился я.
— Пожалуйста! — взмолилась женщина.
— Нет, — отрезал я. — Разве Ты не хочешь, чтобы она знала, каким удовольствием и радостью Ты можешь быть для мужчины?
— Но я же её мать! — прорыдала она.
— Ты — всего лишь ещё одна женщина в ошейнике, — поправил её я. — И, скоро, вы обе разойдётесь каждая своим путём. Кроме того, я не думаю, что она ровня Тебе. Возможно, когда-нибудь она сможет сравняться с Тобой. Я не знаю. Возможно, Ты, в своей материнской
Женщина тряслась от рыданий.
— Какие отношения были между Тобой и твоей дочерью? — поинтересовался я, но, не дождавшись ответа, продолжил: — Подозреваю, что весьма прохладные. Уверен, что твоя любовь к ней находила слишком слабый отклик в её сердце, что твои жертвы, твоя забота и усилия, вложенные в неё, в лучшем случае были не поняты или не оценены по достоинству. Не трудно догадаться, что её, как это обычно бывает, в тщеславии и эгоизме юности, по-видимому, неизбежных спутниках молодёжи, слишком мало беспокоили твои чувства, твоя реальность, как независимой женщины и человека. Едва ли она думала о Тебе с точки зрения этих понятий, или принимала Тебя таковой. Скорее всего, она, как правило, считала Тебя чем-то само собой разумеющимся, часто рассматривая Тебя немногим более чем удобство, инструмент и прибор, имеющийся в её мирке, немногим более чем свою служанку или спутницу.
— Нет, нет! — отчаянно запротестовала дочь, зато её мать не произнесла ни слова.
— Но всё это для вас обеих теперь осталось в прошлом, — объявил я.
— Да, — прошептала женщина.
— Вы — теперь только две женщины, — предупредил я, — каждая под опекой беспристрастного железа, и каждой предстоит встать на колени на рабский прилавок, и каждой в отдельности предстоит беспомощно подчиняться и выдерживать объективное исследование покупателей. Там не будет иметь никакого значения, что вы — мать и дочь. Скорее всего, вас даже продавать будут не поблизости друг от друга, а в соответствии с вашими номерами, или как это будет решено профессиональными работорговцами на основе их эстетических или коммерческих предпочтений. Там вас обеих предложат, оценят и купят, как двух разных животных, как отдельные, ничем не связанные предметы, просто как товары, исключительно на основании ваших собственных достоинств. И оттуда вы разойдётесь каждая своим собственным путём, скорее всего, чтобы никогда больше не увидеть друг друга снова, каждая на цепи своего собственного рабовладельца. Интересно, кто из них получит лучшую рабыню?
Я снова коснулся её тела, очень мягко.
— О-о-ох, — тихим стоном отозвалась она на мою ласку.
— Ну, так кто из вас будет лучшей? — поинтересовался я.
— Я не знаю, — ответила женщина.
— Мама! — зло выкрикнула девушка.
— А вот я не сомневаюсь, что, в конце концов, под соответствующим надзором сильных мужчин, Вы обе станете превосходными рабынями, — предположил я.
— Да, — почти неслышно шепнула женщина.
— Не исключено, что спустя какое-то время, Вы обе станете настолько изумительны,
На этот раз женщина ничего не сказала.
— Но теперь, нет никаких сомнений, кого из вас мне следует выбрать, — заявил я.
Девушка вскрикнула в гневе. Её мать отчаянно застонала, сжимая скамью.
— Ты можешь вообразить свою дочь в рабском шёлке? — спросил я женщину. — Ты можешь вообразить её в ошейнике, стоящей на коленях и повинующейся?
— Да, — прошептала женщина.
— Не говори так, мама, — взмолилась дочь.
— Ты можешь представить её голой, извивающейся в цепях, вскрикивающей и умоляющей о прикосновении мужчины.
— Да, — простонала женщина.
Дочь, закрыв лицо руками, вздрагивала от рыданий.
— Тише, дорогая, — сказала ей женщина. — Так всё и будет.
— Мужчины ужасны, — глотая слёзы, выговорила девушка.
— Нет, — ответила ей мать, — они — хозяева. Они — это они, как и мы — это мы.
— Я никогда не уступлю им, — заявила девушка, размазывая слёзы по лицу.
— Тогда Тебя просто убьют, — предупредила женщина.
Девушка задохнулась от ужаса и отпрянула, звякнув цепью.
— Я могла бы сделать вид, что отдаюсь им, — прошептала она.
— Это — преступление, — сказала мать. — И его легко обнаружить по безошибочными физиологическими признаками. За это тоже наказывают смертью.
— Что же тогда, я могу сделать? — всхлипнула дочь.
— Отдайся полностью или умри, — ответила мать.
— Какие же тогда у меня есть шансы? — спросила девушка.
— Ни одного, — заверила её мать. — Ты будешь рабыней.
— Если хочешь, я могу пойти к ней и, взяв её за шею одной рукой, другой рукой отшлёпать, как детскую игрушку, — предложил я.
— Нет, — отказалась женщина. — Подобного скоро будет достаточно в её жизни. Она быстро научиться, каково это, быть невольницей, и принадлежать мужчинам.
— Тогда, не волнуйся о ней так, — усмехнулся я.
— Я — её мать, — напомнила она.
— На твоём месте я волновался бы больше о себе самой, — заметил я. — Поверь, очень скоро Ты обнаружишь что, являешься намного более частым объектом мужской агрессии, чем она. Просто видеть Тебя, означает хотеть раздеть и замкнуть на твоём горле свой ошейник.
— Нет! — выдохнула женщина.
— Я — мужчина, и могу ручаться за это, — заверил я её, дружелюбно шлёпнув по мягкому месту.
— Пожалуйста! — простонала она.
— Помолчи, — велел я.
— Да, Господин.
— Уверяю Тебя, Ты, в настоящее время, с намного большей вероятностью, чем твоя дочь возбудишь хищничества мужчин, которые будут рассматривать Тебя в качестве простого порабощенного объекта их желаний. По моему мнению, по крайней мере, на данный момент, именно Ты, а не она, обнаружишь, возможно, к своему ужасу и бедствию, что вызываешь их интерес как рабыня, с предсказуемыми для тебя лично последствиями.
— Нет! — прервала меня девушка.
— А ну тихо, низкая рабыня, — рыкнул я на неё.
— Низкая рабыня! — попыталась возмутиться она.
— Я сейчас проявляю внимание к этой женщине, — сказал я. — Я нахожу её интересной.
— Мама, Ты же — свободная женщина, — снова вмешалась девушка. — Ты же не рабыня. Ты не должна уступать ему. Сопротивляйся ему. Не уступай ему.
— Не говори глупостей, дочь, — ответила ей женщина.
— Разве Ты не видишь? Даже притом, что он — мужчина, он снизошёл до того, чтобы говорить с нами любезно. Цени это, ибо никто не знает, когда Ты услышишь такие слова снова.