Нагота
Шрифт:
С детства он привык в своем воображении превращать людей в животных. Может, оттого, что когда-то был без ума от мультфильмов. У них во дворе неограниченным деспотом правил Волдынь из соседнего дома, всех задирал, дразнил, высмеивал, никому не давал прохода. Превзойти свирепостью и силой этого злодея для него было делом несбыточным, зато он превратил Волдыня в собаку и на радость себе действительно обнаруживал в нем все больше собачьих повадок.
Много неприятностей ему в школе доставляла алгебра. Учитель Пупуринь, раздавая контрольные работы, нередко ему выговаривал:
Его раздражал один лектор из общества по распространению научных знаний, который везде и во всем усматривал «переходный период». Лектор был небольшого росточка, с пушистой макушкой, с толстыми отвислыми губами, морщинистым лбом и тоской в глазах. «Современный уровень развития химии — всего-навсего переходный период... переходный период органического синтеза заключается в том... принимая во внимание переходный период в науке вообще... истинное положение вещей следует отличать от состояния переходного периода...» Этого лектора он представил себе мартышкой. Слушал его и думал: у мартышек голый зад — это состояние переходного периода или истинное положение вещей?
Перед буфетом выстроилась длинная очередь. Продавщица время от времени сердито покрикивала:
— В розлив не продаем. Только бутылками.
— Ай-ай, любезная! Могли бы и разлить.
— Сами разольете, не развалитесь, у меня что, работы мало!
— Да это же все равно что счастье по стаканам разливать.
— Я свое давно разлила, можете не беспокоиться.
Напитки отпускались быстро, морока начиналась, когда дело доходило до мороженого, печенья, колбасы — тут приходилось взвешивать. Очередь обрастала советчиками и просто страдателями, те подсчитывали возможности, прикидывали, давали указания, зудели и путали: рислинг не бери, возьми два вермута. А лучше так: один ром и два лимонада. И шпроты в масле. Эй, вы, впереди, все не расхватайте, оставьте что-нибудь и нам. Не пускай того без очереди. Жанис, вот тебе еще два рубля на всякий пожарный случай. Ладно, Илга, не жмись, отдадим с получки...
Отоваренные со счастливыми лицами, размахивая бутылками, шурша бумажными стаканчиками, разбредались по укромным уголкам парка.
— А на что мы сядем? — оглядевшись, спросила Марика.
Тенисон в мгновение ока скинул пиджак и широким жестом тореодора расстелил его на траве. Что ж, пример был подан.
Он тоже снял пиджак, небрежно бросил на землю. Камита тотчас на него уселась, вытянув ноги. Бирута, поколебавшись, осторожно опустилась на краешек.
— Так вот, — сказал Тенисон, — за большое потомство Камиты.
— Фи, как не стыдно. Отставить! Это не тост.
— Напротив — тост превосходный! Я бы даже сказал: государственного значения. Чтобы нация не скудела.
— Свой патриотизм сможешь сам доказать на деле. У меня другое предложение: выпьем «большой молчаливый». Каждый в душе пожелает мне того, чего хочет. За то и выпьем.
— Годится.
Марика взглянула на Камиту, потом на свой стаканчик. Вначале показалось, не станет пить — стаканчик опустился, но это она выуживала комара, потом выпила все до дна.
— Спасибо, Сандр, — усмехнулась Камита.
— За что?
— За то, что ничего не пожелали.
— Откуда вы знаете?
— Я видела, куда вы смотрели. А вы, Тенисон, видели?
— Важно не только все видеть, но и знать, когда что-то положено видеть, а когда нет. — Марика с достоинством обвела всех по очереди взглядом.
Бирута, до тех пор рассеянно слушавшая, вдруг встала на колени, обняла Камиту.
— Вы только посмотрите, какие синие облака, какое красное небо и темные деревья. Красота несказанная, даже слезы наворачиваются. И тишина — будто мир остановился. Будто вот сейчас произойдет что-то неожиданное, необычное...
И тут заиграл оркестр, репродукторы разнесли его бравурные звуки по всему парку.
— Бирута, ты у нас пророчица, честное слово!
— Вот вы смеетесь, а я говорю серьезно. У меня предчувствие, что-то должно произойти.
— Всегда что-нибудь происходит.
— Барабанщик, например, может до дыр пробить барабан.
— Мы не умеем быть откровенными, искренними. Думаем одно, а говорим другое. И обманываем не только других, но и самих себя. Нам кажется, что с нашей стороны это всего-навсего уловка, на самом деле просто страх, может, еще и стыд.
— Бирута стыдит нас...
— Что ж, принципиальная критика, приправленная самокритикой.
— Вовсе нет, я и не думала... Просто мне пришла такая мысль. Лучше бы я промолчала?
— Ты права. Долой притворство! Да здравствует откровенность! Исправляться никогда не поздно. И с этого момента...
— Послушайте, идея! — Камита отстранила от себя Бируту и тоже встала на колени. — Давайте играть в откровенность! Я видела в одном французском фильме. Страшно интересно! Кто-то задает вопрос, остальные по очереди отвечают.
— И можно спрашивать все, что взбредет в голову?
— Абсолютно. Ну, сыграем? Сандр! Тенисович!
Не о том он думал, что ответит, ответ был неважен. Он лихорадочно придумывал, как поступить, если такая игра действительно начнется.
— Мне все равно. Хе, мне-то что, — сказал Тенисон.
Это ж все равно, что в присутствии других донага раздеться. Нет, ни за что. Вот ненормальная!
— Хорошо, — сказал он, — да будет так.
— Значит, играем? Отлично. Кто первым задает вопросы? Может, позволите мне?
— Благодарствуйте, — сказала Марика. — Я в этой миленькой игре участвовать не собираюсь,
— Очень жаль.
— Ничего, переживете.
— И я, наверно, откажусь, — сказала Бирута, несмело подняв глаза.
— Но почему? Ведь ты за откровенность!
— Как раз поэтому.
— Вот тебе на!
— Если ты, Камита, полагаешь, что можно с полной откровенностью ответить на любой вопрос, ты очень и очень заблуждаешься.
— А почему бы и нет? Я могу.
— Так в чем дело, чего мы мешкаем? — продолжал он с видом человека, готового на все.