НАИРИ
Шрифт:
– А что именно у вас не так? – спросил я.
– Уши колет и вообще…
– А, уши… Так тут Рушания не при чем, у нее самой голова раскалывается.
Женщина непонимающе прищурилась, я пояснил:
– Высота в кабине слишком большая, они ее неправильно установили.
– Где высота?
– «В кабине», есть такой авиационный термин. На высоте дышать тяжело и вообще тяжело.
– Это я знаю, да. А при чем тут кабина?
– В самолете искусственно повышается давление, но
– А вы летчик? Я уже заметила, во всем этом разбираетесь.
– Нет, не летчик. Просто интересуюсь авиацией и кое-что знаю.
Соседка молчала, словно ей было любопытно узнать обо мне что-то еще.
– По специальности я бывший инженер-электронщик. А по профессии сейчас…
Я вздохнул; свой нынешний род деятельности я раскрывать не любил. Мне было стыдно, что после образования, полученного не где-нибудь, а в Ленинградском политехническом институте, мне – как большинству ровесников – для достойного выживания приходилось заниматься черт-те чем.
–…Ну, в общем, неважно. Интернет, цифровые технологии, передача данных, и все такое. А вы кто?
– Я…
Женщина замялась; видно, ей тоже не хотелось обнародовать профессию. По облику и стилю поведения она напоминала обычного, но неплохо оплачиваемого менеджера среднего звена. А может быть, даже низшего из высших.
Спасая от ответа, по салону пронесся дробный стук выпадающего шасси.
Через полчаса после взлета на высоте, требовавшей эффективного наддува, он казался более, чем странным.
И абсолютно неуместным.
– Это что?
Соседка спрашивала так, словно я знал вообще все на свете.
– Шасси. Только непонятно, зачем они его выпустили.
– Может, кнопку задели?
– Не думаю. Насколько я представляю, там не кнопка, а ручка, причем передвигается достаточно туго, чтобы случайно не убрать на земле. И…
Я не договорил.
Мне вспомнились детали взлета.
И в голове пошел процесс, обратный тому, какой можно увидеть, встряхнув собранный «паззл».
Куча разрозненных квадратиков не могла сама собой сложиться в правильную картину. Но, засняв процесс распада целого и потом прокрутив задом наперед, можно было получить именно такой эффект.
И тогда…
Я не успел додумать: в проходе появилась Раушания, за ней возник летчик – высокий рыжий татарин с несколькими шевронами на рукаве.
Они прошли мимо нас, покачиваясь и хватаясь за спинки – головы сидящих, как примагниченные, поворачивались вслед.
Я привстал и тоже посмотрел назад.
Картина, кажется, сложилась. Хотя лучше ей было не складываться.
Дойдя до последнего ряда, бортпроводница склонилась к креслам нашей стороны. Пассажиры – мужчина, женщина и девочка лет двенадцати –суетливо выбрались в проход. Летчик шагнул на освободившееся место, согнулся, исчез за спинками.
Даже минимально подкованный в авиации человек понимал, что в «Боинге-737» лишь из последнего иллюминатора можно разглядеть правую основную стойку шасси, спрятанную под центропланом.
Я знал по литературе прежних лет, что осмотр внешних повреждений воздушного судна изнутри должен производиться скрытно от пассажиров, чтобы не вызывать нервозности. Видимо, прямой, как дубина, двадцать первый век все существенно упростил.
Мне почему-то не сделалось страшно, хотя теперь я понял все.
«Паззл» сложился; причем так, как складываться было нельзя.
Казалось, прошла вечность прежде, чем летчик выпрямился, снова возник между кресел, что-то сказал бортпроводнице и почти бегом ушел в нос.
Должно быть, он уже запер за собой бронированную дверь пилотской кабины, а задернутая занавеска все еще колыхалась, точно ее трогали взгляды пассажиров.
Раушания махнула рукой согнанному семейству – они по-мышиному юркнули обратно на свои места.
Шум в салоне вдруг смолк. Еще не прозвучало ни слова, но кругом упала тишина. Только гудели снаружи мощные «пылесосы» да скрипел старый планер.
И еще – отчетливо свистел ветер, обдувая невидимую стойку шасси.
Стюардесса прошла мимо нас и тоже скрылась за занавеской.
Через несколько секунд свист прекратился: шасси убрали.
– Что случилось?
Моя соседка говорила почти спокойно.
Впрочем, скорее всего
– Узнаем, – коротко ответил я.
Страх во мне еще не возник; билась лишь одна – должно быть, естественная – мысль. Точнее, жгучий вопрос, заданный неизвестно куда, но ждущий ответа: почему для такого случая судьба выбрала не кого-нибудь, а меня.
Меня – единственного и неповторимого на свете, вечного во все времена, летящего в законный отпуск, радующегося жизни и приятно тоскующего по любимой жене.
Такого никогда, ни при каких условиях не могло случиться со мной.
А если случилось, то на самом деле не случилось, я лишь видел нехороший сон.
Нужно было проснуться.
Или встать, перешагнуть через учительницу, дернуть стоп-кран и оказаться на земле, предоставив остальным погибать без меня.
–…Уважаемые пассажиры…
Панель над головой заговорила, поперхнулась и продолжила.
–…Приносим вам извинения. По техническим причинам, неисправность шасси, наш самолет совершит посадку в аэропорту обслуживания…