НАИРИ
Шрифт:
– Потому что так написано на бейдже, который прицеплен ей на грудь. Почему вы не прочитали?
– Потому что я на ее грудь не смотрел.
– А на мою смотрели.
От женщины не укрывался ни один взгляд.
Это казалось даже забавным.
Нам предстояли всего пять минут предполетных разговоров и от силы десять послеполетных, разделенные четырьмя часами сна.
Мы не имели потребности знакомиться, друг для друга оставались безымянными.
Между нами не существовало словесных границ, устанавливаемых знанием или перспективами.
Я мог отвечать как угодно и ответил то, что думал:
– Потому что у вас есть грудь, а у нее – нет.
Треща и раскачиваясь, «Боинг» доехал до края перрона, свернул на рулежную дорожку.
– Но она не виновата в том, что у нее слишком маленький бюст.
– Как и я в том, что люблю женщин, у которых бюст не слишком маленький.
Говорить можно было все.
– А лучше – совсем не маленький. Как у вас.
Соседка прожевала конфету, я протянул следующую.
– С вами ясно, – она кивнула, разворачивая хрустящий фантик – Но почему она так не любит вас?
– Я для нее чересчур хорош, вот она и бесится.
– Надо же…
Женщина посмотрела на меня непонятно.
– Для сорокашестилетнего женатого мужчины у вас очень незаниженная самооценка.
– А зачем занижать ее самому? – парировал я. – Для этого всегда найдутся желающие.
– Браво.
Она хлопнула в ладоши.
Отставная учительница встревоженно повернулась в нашу сторону.
– Мне нравится динамика нашего знакомства, – ало улыбнулась соседка.
– Мне тоже.
В иллюминаторе медленно ползла назад давно нестриженная трава, из которой торчали остатки конструкций непонятного назначения – самолет катился вдоль полосы к ее дальнему концу. Навстречу нам взлетел «Як-42», тоже в цветах «Татарстана»: местный авиаотряд давно прогулял последний «Ан-24».
– И, кстати, милая Рушана любит вас не больше, чем меня, – продолжил я. – Она ведь вам не предложила своих драгоценных… «вкусняшек».
– Именно что вкусняшек. Я, кстати, тоже не выношу это современное слово. А что касается «больше – не больше»… Меня вообще не любят женщины, кроме пары школьных подруг, но они не в счет.
Кажется, мы были чем-то схожи.
Вернее, соседка меня превзошла: я испытывал неприязнь лишь со стороны благовоспитанных кошелок, ее не любили все. Это говорило о том, что она – настоящая женщина.
Подобная моей жене, которую мужчины обожали, а женщины ненавидели.
– Никакие не любят. Ни старые, ни молодые, ни с большой грудью, ни с маленькой, ни с такой, как у меня. Но мне наплевать.
Легкость, с какой соседка говорила о своей внешности, завораживала. В словах не имелось намека на пошлое заигрывание – видимо, ей просто было легко говорить именно так.
– Извините, – она улыбнулась. – Меня понесло не знаю куда. Расслабилась.
– Извиняю, – я улыбнулся в ответ. – То есть незачем извиняться. Я расслабился не меньше вашего. Да и вообще мы взрослые люди и можем затронуть непионерские темы. Даже такую, как ваша несравненная грудь!
Последние слова я сказал нарочито громко, по-мальчишески желая позлить отставную сеятельницу неразумно вечного, Но та, похоже, уже не работала на прием, погруженная в мысли о предстоящем полете.
Задрожав всей вдрызг разболтанной тушей, наш «Боинг» тяжко остановился у выезда на полосу. Теперь там кто-то садился. Сквозь плотный рокот наших турбин я услышал гром реверса, но самолет не распознал: в иллюминаторах он показался слишком далеко, расплылся маленьким силуэтом в мареве газовых струй.
– Относительно женской любови я скажу вам так…
Женщина нетерпеливо выглянула в иллюминатор; ей хотелось скорее покинуть землю.
Но диспетчер старта ждал кого-то еще: мы стояли на рулежке, грохоча двигателями и никуда не двигаясь.
–…Такую женщину, как вы, стоит не любить за одну только вашу футболку.
– А причем тут моя футболка?
Соседка живо обернулась ко мне. Холодный воздух еще не поступал, в салоне стало жарко; от нее сильно пахло чисто вымытым телом и слабо – хорошими духами.
– При том, что я представляю, сколько она стоит.
– И сколько же?
– Достаточно. Или я не прав?
– Правы. Но откуда вы поняли? На этой футболке снаружи нет ни одного лейбла.
– Это видно сразу, – ответил я. – Без лейблов и прочей ерунды.
– Впервые встречаю мужчину, который разбирается в одежде. Вот моему мужу все по барабану, он не отличит «Экко» от «Юничела».
«Боинг» вздохнул и тронулся. Разворачиваясь на полосе, он скрипел так предсмертно, что мне сделалось страшно.
Но я тут же подумал, что американский металл, автомобильный и авиационный, является самым надежным в мире. Его должно было хватить еще на один перелет – лично для меня.
И для женщины в красных туфлях.
Упоминание о муже сделало ее еще ближе. Моя соседка была в том же положении, что и я. При всех своих алых ногтях и губах она не являлась искательницей новых жертв, а всего лишь летела отдыхать в одиночестве. Хотя, возможно, по иной причине, нежели я.
– Все просто.
Я усмехнулся.
– Жена за тряпки жизнь отдаст, меня тоже надрессировала.
Самолет прокатился вперед и затормозил.
Подавшись вперед, я тоже посмотрел в иллюминатор.
Из-под крыла виднелся край стартового маркера; судя по всему, «зебру» не красили с прошлого лета. Взлетно-посадочная полоса нашего аэропорта находилась в худшем состоянии, нежели недавно отстроенный мраморный дворец, в котором раскинулся административный балаган, местная пародия на Государственную думу.