Накануне
Шрифт:
– Так и есть, - подтвердил Василий и ускорил шаг. Опять сбился с ноги Адамус.
– А Временное правительство? Сейчас, стало быть, две власти?
Василий кивнул. Федор вмешался сумрачно:
– Какая Совет власть, ежели он собственной волей правление уступил буржуазам.
Василий сказал не оборачиваясь:
– Двадцать два голоса. С этим двоевластием не снимешь. Но существо Совета, как органа диктатуры, не изменяется от того, что у большинства солдат - да и рабочих - еще глаза заслеплены. Вы не забудьте - целые миллионы сейчас впервые вступают в политику: голос у них есть, а понимания политического еще нет; им легко глаза отвести. Притом Россия сегодняшняя самая мелкобуржуазная в мире страна: недаром у нас такой ход меньшевикам и эсерам.
– Что ж будем делать?
– Разъяснять будем. Что не только нового строя, но даже и мира не будет, пока не установится власть Советов.
Один из рабочих отозвался недовольно:
– Время сколько уйдет.
– Терпеньем запастись придется, - кивнул Василий.
– Ничего не сделаешь: надо брать жизнь, как есть, на правду глаз не закрывать, иначе ввек не перестроишь жизнь.
– Против всех партий придется идти, - тихо проговорил Иван.
– Нынче что было - в Совете-то... И впредь не будут, пожалуй, давать говорить... Эдак ввек не разъяснишь.
– Газету поставим - сразу легче станет, - уверенно сказал Федор.
– На послезавтра, на пятое, товарищ Молотов первый номер "Правды" готовит. И по районам сбор идет уже в "Фонд рабочей печати". Свою типографию ставить надо: не хотят типографщики-хозяева большевистскую газету печатать... Как "Правда" выходить начнет - совсем иное пойдет дело. Печать - это, знаешь, брат, какая сила... Не то, что ты там: поговорил и пошел. Тут рабочий в каждое слово вникнет.
– Положим!
– отозвался Иван.
– С живого слова крепче доходит.
Василий засмеялся.
– Поспорьте, поспорьте... специалисты. Все хороши, и всем работы будет выше головы. Вы что такая смиренная сегодня, Мариша? Очень устали?
Он остановился. Остановились и остальные. И тотчас сквозь тихую морозную ночь дошли от Кирочной какие-то странные, скрежещущие, словно железо об снег, звуки. Прислушались.
– Го! Ты, что ли, накликал, Мартьянов? С Кирочной будто на Таврическую сворачивают, слышишь...
Бегом почти, по целине прямо, по сугробам, к ограде, что вдоль Таврической улицы. Жуткие, лязгающие звуки стали громче и ближе. Уже слышен топот шагов, скрип снега под сотнями подошв.
Мартьянов перегнулся через ограду: из-за угла, из-за поворота медлительный, тяжелый, многерядный - вливался в Таврическую серый людской поток. Ближе, ближе... Шеренга за шеренгой, волоча за собой на веревках старательно укутанные войлоком - диковинными зверями какими-то казавшиеся - пулеметы. Скрежещут по мерзлому снегу низкие широкие колесики, холодной медью поблескивают ленты, крест-накрест перекрывающие серые, накрахмаленные морозом, взгорбившиеся нагрудники зябких солдатских шинелей.
– Ораниенбаумцы, - сказал Мартьянов, стряхивая налипший на грудь с ограды снег.
– Первый пулеметный полк. О нем еще в Солдатской секции сведение было: пешим порядком идет на усиление революции. В час добрый. Может, и в самом деле подсобят.
Глава 61
Первая весть
6/19 марта 1917, Цюрих.
Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству. Керенского особенно подозреваем, вооружение пролетариата единственная гарантия. Никакого сближения с другими партиями. Телеграфируйте это в Петроград.
Глава 62
По тревоге
– Слышал? От Ленина весть!
Мартьянов сбросил ноги с клеенчатого дивана. Он спал, не раздеваясь, в помещении президиума Солдатской секции, как всегда: в казарму ходить неудобно, а квартиру - где ее, квартиру, солдату искать. На какие деньги.
– Откуда? Едет?
Адамус потряс головой:
– Насчет приезда нет ничего. О партийной линии телеграмма. И Керенского товарищ Ленин за каким отдаленьем, - вот, скажи пожалуйста! верно определил, кто он есть. Ну, глаз! А насчет других партий...
Он оборвал резко. Драпировка, отделявшая президиум от соседнего зала, где круглый день, с раннего утра толпились солдаты - местные и фронтовые, - откинулась: вприпрыжку вошел вихрастый и маленький секретарь Исполкома Вавелинский.
– "Чуть свет - уж на ногах!", - рассмеялся он, но сейчас же стал сугубо серьезным.
– Очень хорошо. День нынче может выдаться жаркий, подымайте полки по тревоге. Рабочая гвардия уже под ружьем.
Мартьянов поднялся, босой, как был.
– Что такое?
Секретарь оглянулся на Адамуса.
– Должностной ваш? При нем можно? Так вот. Правительство собирается сегодня, 9-го сего марта, отправить царя со всею семьей в Англию, английскому королю - родственнику - под крыло: от революции подальше...
Адамус присвистнул.
– Именно!
– подтвердил Вавелинский.
– Ежели удерет, понимаешь, чем дело пахнет: восстановлением монархии.
– Ша-лишь, - сквозь стиснутые зубы пробормотал Мартьянов, с лихорадочной быстротой натягивая сапоги.
– Что они, о двух головах... временные? Как Исполком решил?
– Исполком сейчас заседает. Созвали экстренно. Ведь только что узнали - дело в секрете держится, ясно... Но бюро уже постановило: не выпускать. Вашей секции приказ: надежными частями занять вокзалы немедля, и дороги из Царского Села запереть, чтобы не проскочил: Николай сейчас в Царском.
Мартьянов стоял уже у телефона.
– Куда его собирались? Маршрут?
– На Архангельск, оттуда морем. В Архангельск крейсер английский уже прибыл: принять... И достоверно известно. Вильгельм своему подводному флоту приказ дал этот крейсер не трогать. Чисто работают, что?