Наливайко
Шрифт:
— Слыхали мы, отче, что воеводство собирает охочий люд в военный поход куда-то. Не скажете ли миру правду об этом? Народ бурлит, закипает…
— Напротив, в покои замка доходят слухи, что народ балует бунтарством, на вооруженный обоз княжеских людей собирается напасть. Ради этого-то и приехал я к вам — узнать истину.
— Не слышали об этом.
И вновь замолчали. Поп почувствовал, что теперь самое время ему начинать. Еще ближе подошел к толпе, разгладил толстые усы. Как вдруг за воротами тихо заржал конь, — толпа повернулась к улице. У ворот на полном ходу остановился всадник в жупане старшины. Мгновенье пораздумав, он с решительным видом соскочил с седла. Немного подальше от поповского коня набросил ременные поводья на кол плетня и направился во двор. Ему навстречу двинулся удивленный отец Демьян.
— Я так и полагал, что ты, Северин, будешь здесь. Люди, как видишь, готовы.
— Вижу, брат, что я недооценил твое проворство. Это хорошо, что народ понимает необходимость не защищаться, а нападать…
И смело вошел в круг крестьян, учтиво поклонился на все стороны, заговорил:
— Добрый вечер, земляки! Воеводский духовник, верно, здорово вас напугал. Перестанем пугаться, пусть нас боятся паны и их духовники. Отец Демьян похвалялся навестить вас с доброй вестью о помощи восставшим оружием и продовольствием или деньгами на это. Верно ведь, отче?
— Аминь, братья мои… Старый воевода готовится в великий путь христовый, гроб для этого готовит. Прожил он долгий век на благо украинского народа. Но он хочет сделать еще больше добра этому народу. Князь приказал, елико возможно, помогать крестьянам, буде они отправятся в казачий поход, — сам когда-то казаковал. Приказал раскрыть подвалы замка и выдать оружие на две тысячи посполитых, сделав их казаками, как сами того желают… Приехал я сказать вам, чтобы вы не обращали внимания на королевских старост и каштелянов. Если кто-нибудь из них окажет сопротивление, то не говорить ему о воле князя, а немедленно оповестить нас об этом в Острог. Вооружившись, выступайте, говорите миру и о послушании князю-воеводе, и о нашей победной казачьей славе. Войт брацлавский обязан не препятствовать вам и будет правой рукою воеводы и вашим преданнейшим другом… Вот так… И с богом, славное казачество украинское! Пожалейте только земли своего родного воеводства. Германский император Рудольф нанимает славное рыцарство для войны с турками, с татарами погаными. Казачья честь да будет нашим повседневным благословением…
— Стой, отче! — крикнул Наливайко. — Люди поднимают восстание не ради императора Рудольфа, а ради себя…
— Так ведь, братия христова, — еще громче выкрикнул поп, — не на православную же веру вы поднимаете этот справедливый бунт?
— Нет, отче! — воскликнуло несколько голосов из толпы.
— Сам бог да руководит вашей волей, а не мы, во грехах бренных рожденные… Пойдете ли вы или не пойдете к императору Рудольфу, а хлеб казачий и оружие должны же вы у турка неверного, а не у меня, служителя православия, раздобыть…
— Это обман!..
Но голос Наливайко уже потонул в возгласах и шуме возбужденной толпы. Агенты отца Демьяна ловко делали свое дело. Наливайко понял, что и в Белогрудку он тоже опоздал. Матвей Шаула еще в Остроге намекнул ему, что боевой закал восставший народ должен приобрести на стороне, на головах неверных сабли отточить… Эти настроения восторжествовали и здесь.
Северин Наливайко должен был уступить. На горевшие отвагой лица будущих казаков смотрел, как влюбленный на девушку, и думал:
«Пусть снаряжаются в казакование. Со своими несколькими верными сотнями я нагоню их и в походе Убеждением или силою привлеку их к себе и поведу на Украину. Шаулу полковником сделаю, а брату… брату придется устроить суд Каина. Такие перейдут от проповеди к сабле, и тогда я окажусь в положении Косинского под Пяткою…»
Почти незаметно вышел из толпы, сел на коня и галопом сорвался с места. Белогрудковцы, словно по приказу, разом обернулись и долгим взглядом провожали сотника Наливайко в просторы степей.
6
Невеселый ехал Станислав Жолкевский в Замостье. На границах Валахии он оставил свои войска, с которыми не знал что и делать дальше. Защищать валахов от турок он мог, даже сохраняя жизненно необходимый для Польши мир с султаном. Позволить же туркам вторгнуться в Валахию, а там в Семиградье — значило бы утратить эти края и оставить мечту об окончательном подчинении их польской короне.
Не от чего было польному гетману быть веселым. Всегда верный своему принципу: «На сейме бывать обязательно нужно, а жить, может быть, и не нужно», он побывал лишь на Андреевском инквизиционном сеймике, а на всепольский Варшавский сейм так и не попал из-за неотложных военных дел.
События на Украине начинали разгораться, как разгорается костер, угрожающий катастрофическим пожаром. Через оказию Жолкевский узнал, что на Варшавском сейме много говорили об Украине. Украина, размышлял польный гетман, должна была бы рассматриваться на этом сейме как кресы Речи Посполитой и… гетманом этих крес следовало бы стать ему, Станиславу Жолкевскому… Столетия проходят в бесплодных дипломатических попытках превратить Украину в окраину Польши. Князь Острожский перестает быть надежным человеком, опорой короны. На смену Острожским, Вишневецким, Гулевичам и другим появляются какие-то Микошинские с Низу, Лободы — дворянские гетманы реестрового мужичья… Но и они только пласты талого снега, под которым кипит водоворотом половодье казачьего движения…
— Подарят нам ветер в решете эти рыцари непосвященные… Появился еще Наливайко, пся крев! — вслух закончил гетман свои размышления, подъезжая к новой резиденции Замойского.
Оглянув с холма Замостье, Станислав Жолкевский поймал себя на том, что завидует. Да, он завидовал своему шурину Замойскому! А почему б и ему не превратить свое родовое местечко Винники в такую же неприступную крепость и не назвать ее, скажем, Жолкзы?..
Когда в лучах вечернего солнца заблестел купол новой академии Замойского, Жолкевского охватило желание хоть каким-нибудь пустяком унизить друга — законного супруга прекраснейшей из польских женщин, молодой и нежной Барбары…
Позвал жолнера:.
— Скажи, что это блестит в Замостье?.
— Ничего не знаю, вельможный гетман. Может быть, костел?
— То-то, дурень, костел… Академию граф Замойский открывает для польской шляхты… Будет, говорит, знать обо мне польский шляхтич и посполитый, академия им обо мне расскажет. Вот тебе, Ян, я уже рассказал жолнеру… Нет, ты академию хоть камышом покрой, а жалованье жолнеру выплати. Народ обманывать надо, а не обманутый он бунтует, стремится стать равным шляхтичу. Дай ему пощупать металл, сделай так, чтобы не ты ему, а он тебе должен был…