Нарушитель границы
Шрифт:
— Help yourself? — сказал я, возвращая ему тяжелое лукошко, взамен которого он принес бумажных денег, которые, не считая, я сунул в карман.
Везение продолжалось. Проигрывал «бандиту» по одной, потом вдруг, повинуясь инстинкту, заряжал на максимум. И он мне сыпал, сыпал. Было сумрачно, когда с приятным хрустом в кармане я поднялся на палубу и поднял воротник. Размял затекшее плечо. Закурил, взялся за поручень и удивился безлюдной черноте побережья. В лицо приятно дуло. С моря поднимался туман. С верхней палубы донесся сдвоенный удар колокола, и в голове откуда-то из детских чтений возникло слово «рында». Замерцали огни, мы подходили к Сухуми. Навстречу вышел пограничный катер. Серая броня
— Мордоворота видишь?
— Которого?
— В белой фуражке.
— Ну?
— Та, что за ним, моя мать.
Клара Ивановна пьяна была так, что едва сошла на причал. Глыбообразный кавалер еще держался.
— На приматов приехали взглянуть. После трудов в Сибири культурно отдыхают. Сейчас в номере доберут, а с утра пo-новой. Так и существуют, соревнуясь, у кого раньше цирроз печени. Не узнала меня.
— Ну да?
— В упор столкнулись. Родная мать. Тем более не опознаешь ты. Когда я вернусь… — Он бросил окурок за борт. — Как? Тоже все спустил?
— Наоборот.
— Сколько наиграл?
— Сто двадцать.
— Ни хера себе!
Я сунул руку в деньги:
— Иди, подергай?
— Надёргаюсь еще. В диапазоне от Монте-Карло до Лас-Вегаса…
— Как знаешь.
— Ладно, дай червонец.
— Могу и больше.
— Больше не надо. Чего доброго, нажрусь. На посошок, как говорится. Чтобы пройти, как посуху. Иисусом Христом.
— Только с Иудой осторожней. Бармен там. Располагающей наружности…
Бдительность он одобрил:
— Растешь! Ориентироваться начинаешь в биомассе. Глядишь, и вправду станешь… А? На худой конец, членом Союза писателей.
— Иди-иди.
— Я к тому, что «Ветерок» снесет двоих, — сказал он. — Если вдруг надумаешь…
Он ушел, а я опустился в шезлонг рядом с его багажом. Над заревом порта скупой россыпью огоньков обозначало себя место, где в свое время высадились охотники за Золотым руном — аргонавты. Столица миниатюрной Абхазии, ныне также «автономной» республики, на всю историю цивилизации была старше Москвы. Я сидел, физически ощущая незримую столицу Империи. Гигантский электромагнит Москвы сломил возникший было порыв рвануть. Чувствуя свою тяжесть, я висел в отсыревшей парусине. Сверкнула молния, и я подумал — а пожалуй, шанс у него есть. Стать Сверхчеловеком… По палубе забарабанил дождь.
Сзади могло показаться, что в приступе морской болезни я просто блюю за борт. Но если в этот момент кто-нибудь, проявив сочувствие, тронул меня за плечо, я бы, наверное, умер на месте от разрыва сердца. Однако сзади никого не было. Дождь очистил палубу, скользил по крашеному металлу лебедок, скакал по брезенту подвешенной между ними спасательной шлюпки. Микрооперация «Nacht und Nebel» — как в предпоследний момент, уже в ластах и маске, окрестил ее он, — развивалась по плану. Когда он перевалился за борт, я вспомнил детскую картину «Тайна двух океанов», где в самом начале в ненастную питерскую ночь подобным же манером сиганул от чекистов, которые ломились в дверь, матерый диверсант — возмездие которому пришло только в конце второй, последней серии. После ожесточенной схватки в скафандрах, помнится. Хороший был фильм. Трос был пристегнут
Бесшумно и гибко, как в стиле баттерфляй, я взбрасывал себя по трапу, когда услышал шаги по палубе. Мгновенно развернулся, чтобы изобразить неторопливый простодушный спуск.
— Эй? Ты куда? — Дежурный приподнял капюшон с фуражки. — Куда гуляешь?
— Туда, — кивнул я вниз.
— Пассажир?
— Да.
— Не положено. Давай поворачивай. Кому сказал, ну?
Я вернулся на палубу. Глаза из-под капюшона взглянули подозрительно.
— Все в порядке?
— В полном… Внезапно согнувшись, я блеванул прямо перед собой.
— Ебт! — отпрыгнул в сторону дежурный. — Можно же за борт?
Проскользив по своей желчи, я перегнулся над туманом и дождем, подсвеченным сиянием «Отчизны». Мутило, но безрезультатно. Дотащился до шезлонга, упал в сырую ткань. Чего на меня он наскочил? Палуба была покрыта лужицами тошноты, которую размывал, обесцвечивал и постепенно смывал дождь. Я вынул расческу, тщательно причесался, стряхнул капли и вложил обратно в карман, где хрустнул выигрыш. В баре никого не было, но музыка еще играла. Бармен протирал изнутри пузатый коньячный фужер.
— Автоматы отключены, — сказал он. — Слишком поздно надумали, юноша.
— Я пришел не играть, — сказал я садясь.
— Сердцу хочется ласковой песни? Увы. Ключ от заветной дверцы куплен подпольным миллионером из Тбилиси. Между нами: нехороший человек. Но нескупой. Блондинку снял до самого Батуми. Ничего не могу поделать, юноша.
— Тогда две водки.
— Водки?
Я кивнул.
— Это можно. В один стакан?
— Отдельно.
— Теплая водка и потная женщина… Да? Не наше представление о счастье, — сказал он, открывая холодильник, чтобы вынуть запотевшую бутылку экспортной «Столицы». Выставил два стаканчика, наполнил. Водка дрожала от вибрации.
— Ожидаете товарища? В темных глазах светился ум.
— Какого товарища? Нет у меня товарища.
— А мне показалось, что… — Вы мой товарищ, — оборвал я домыслы. — Вторая водка для вас.
— Для меня? Спасибо. Вообще-то водку я не пью, но в виде исключения… — Он взял стаканчик. — Вы приглашаете, тост за вами.
— Тост? Я же вроде не грузин.
— Тогда давайте выпьем… За тех, кто в море?
Заднего плана в глазах его не было. Возможно, тост навеяла вновь отзвучавшая с бобины песня о людях, которые уходят в море, о море, которое уходит к звездам, о звездах, которые уходят в вечность… — Давайте! И за тех, кто в вечности.
Мы выпили.
— Спокойной ночи, — сказал я, слезая на пол.
— Собираетесь спать на палубе?
— А что?
— Могу предложить более уютный вариант. Но сначала давайте по бокалу «Камю». За счет заведения? Не говорите, нет…
Я снова влез на табурет с намерением выпить «Камю» за Камю, но бармен меня опередил:
— За вашу маму! — Ну, я тебя прошу… — Бармен пошатнулся. Стоя передо мной на коленях, он с трудом удерживал равновесие. Одной рукой упирался о кафельный пол, другой хватался за парусину моих штанов. — Ты же говорил, что я твой друг.