Настанет день
Шрифт:
— Но наши никогда бы не позволили.
— Я знаю.
— Вот как?
Джо пожал плечами:
— Да ничего, они смирятся.
Дэнни покачал головой:
— Не смирятся, брат. Нет.
Джо хотелось плакать, но он улыбнулся, отхлебнул пива.
— Смирятся. Вот увидишь.
Дэнни прикоснулся ладонью к его щеке. Джо не знал, как ему поступить: такого никогда раньше не было. По плечу хлопнешь, это бывает. Или слегка ткнешь под ребра. Но такогоникогда не делаешь. Дэнни смотрел на него ласковыми глазами.
— Пока, брат, ты какое-то время будешь в этом доме сам по себе.
— А можно мне к вам в гости? — Джо сам услышал: голос у него сорвался. Он опустил взгляд на франкфуртер, но, к счастью, слез на нем не было. — К тебе с Норой?
— Конечно. Только если наши узнают, тебе здорово влетит.
— Они и так все время собачатся, — заметил Джо. — Того и гляди, лаять начнут.
Дэнни рассмеялся — смехом, который тоже походил на лай.
— Ты потрясающий парень, Джо.
Джо почувствовал, что лицо у него вспыхнуло.
— Тогда почему ты меня бросил?
Дэнни поднял ему подбородок пальцем:
— Я тебя не бросил. Ты можешь к нам заходить, когда пожелаешь.
— Ага, конечно.
— Джо, Джо, я серьезно говорю. Ты мой брат. Я не бросал семью. Это семья меня бросила. Из-за Норы.
— Папа с Коном говорят, ты большевик.
— Что? Тебе говорят?
Джо помотал головой:
— Я один раз вечером их подслушал. — Он улыбнулся. — Дом-то старый, все слышно. Они сказали, что ты одичал. Что ты обожаешь макаронников и ниггеров, что ты сбился с пути. Они были жутко пьяные.
— Откуда ты знаешь?
— Потом они стали петь.
— Да ну? «Парня Дэнни»?
Джо кивнул:
— И «Гору Килгари», и еще «Она по ярмарке идет» . [76]
— Эту редко можно услышать.
— Разве что когда папа по-настоящему наберется.
Дэнни рассмеялся, обхватил его рукой, и Джо покачался, опираясь на нее.
— Ты правда одичал?
Дэнни поцеловал братишку в лоб. Честное слово, поцеловал. Джо подумал, а не пьян ли еще и онтоже.
76
«Парень Дэнни» — баллада Фредерика Уэзерли (1913), особенно популярная среди американских ирландцев. «Гора Килгари» («Глоточек виски в бутыли») и «Она по ярмарке идет» — знаменитые ирландские народные песни.
— Похоже, что так, брат, — ответил Дэнни.
— И ты любишь итальянцев?
Дэнни пожал плечами:
— Ничего против них не имею. А ты?
— Они мне нравятся. И Норт-Энд нравится. Как тебе.
Дэнни слегка стукнул его кулаком по колену:
— Вот и славно.
— А Кон их ненавидит.
— Ну да, в Коне вообще много ненависти.
Джо доел остатки второго франкфуртера.
— Почему?
Дэнни пожал плечами:
— Кона что-то всегда грызло изнутри, с самого рождения.
Они посидели, помолчали; Джо болтал ногами. Уличный торговец остановил свою телегу у тротуара. Слез, устало сопя, поднял лошади ногу. Лошадь фыркала и подрагивала, отгоняя мух; торговец успокаивал ее, вытаскивая камешек из подковы, а потом опустил ее ногу, погладил ей ухо и что-то в него прошептал. Она еще пофыркала, пока тот снова забирался на телегу; глаза у лошади были темные и сонные. Седок негромко свистнул, и она снова зацокала по улице. Когда она, двинув боками, уронила на мостовую огромную навозную бомбу и гордо вскинула голову, Джо почувствовал, что по лицу у него расползается улыбка, которую он и сам бы не смог объяснить.
Дэнни, тоже смотревший вслед лошади, произнес:
— Черт. Размером со шляпу.
— С хлебную корзину, — заметил Джо.
— Пожалуй, ты прав, — ответил Дэнни, и оба расхохотались.
Они сидели, и небо за доходными домами, стоявшими вдоль канала Форт-Пойнт, багровело, в воздухе висели запахи моря, и вонь от Американской сахарной компании, и испарения от Бостонской пивной компании. Люди шли домой, одни через Бродвейский мост, другие выходили из здания «Жилетта» и с Бостонского хладокомбината, и большинство сразу устремлялось в бары. С того берега канала донесся гудок: кончился еще один рабочий день. Джо хотелось остаться тут навсегда, пускай даже в школьной форме. Рядом с братом, на каменной скамье возле Вест-Бродвея, в сумерках гаснущего дня.
Дэнни сказал:
— В жизни можно иметь две семьи, Джо: одна — в которой ты родился, а другая — которую ты построишь сам.
— Две семьи, — повторил Джо, внимательно на него глядя.
Тот кивнул:
— Первая — твоя семья по крови, и ты всегда ей остаешься верен. Это что-нибудь да значит. Но есть другая семья, та, которую ты сам находишь. Может быть, даже иногда случайно. И твои новые родные тебе иногда даже ближе, потому что они не обязаны о тебе заботиться и не обязаны тебя любить. Это их выбор.
— Значит, вы с Лютером друг друга выбрали?
— Я скорее думал о нас с Норой, но раз ты сказал — да, думаю, мы с Лютером тоже.
— Две семьи, — произнес Джо.
— Если повезет.
Джо немного подумал и почувствовал, как у него что-то словно бы плещется внутри, будто он потерял точку опоры и вот-вот куда-то уплывет.
— А мы с тобой какая семья? — спросил он.
— Нам лучше всего. — Дэнни улыбнулся. — Мы с тобой — и та и другая, Джо.
А дома становилось все хуже. Коннор талдычил только об анархистах, о большевиках, о каких-то галлеанистах. Евреи, говорил он, их финансируют, а славяне и итальяшки делают всю грязную работу. Они мутят ниггеров на Юге и отравляют умы белых рабочих на Восточном побережье. Они пытались убить его шефа, генерального прокурора Соединенных Штатов Америки. Они болтают о профсоюзах и правах трудящихся, но на самом деле хотят развязать насилие. И он просто готов был взорваться, когда разговор касался возможности полицейской стачки. Все лето в доме Коглинов говорили о ней, и, хоть имени Дэнни не произносили, Джо знал: тот как-то в этом участвует. Отец говорил Коннору, что Бостонский клуб ведет переговоры с АФТ и с Сэмюэлом Гомперсом о предстоящем вступлении в их ряды. Они станут первыми полицейскими в стране, у которых будет связь с профсоюзными движениями на общегосударственном уровне. Они смогут изменить ход истории, сказал отец и провел рукой по глазам.