Настя Иванько и полуостров Крым (рассказы)
Шрифт:
– Что я могу? Против меня целый мир…
– Эй, не надо! Дохлик ты. Не Богу свечка ни чёрту кочерга… Тьфу!
– Подскажите! Себя не пожалею.
– Генацвале, это ты сам себе подскажи.
2.
В 5.30 утра, когда вся шайка-братия на бентлях и маздах от «Заводного апельсина» отчалила, Валя вышел на тропу войны. В недрогнувшей руке держал жестяную банку. А в банке – фекалии. Его, родные. Собрал из унитаза сам, больше некому.
У клуба никого не оказалось. Знак небес! Однако камеры наблюдения включены.
Ретировался домой. За ним никто не погнался.
Всё тип-топ.
В семь утра толстомордые вертухаи матом сгоняли таджиков-дворников.
Говно убрали. Пролежало немного. Но все-таки… Первый шаг сделан. Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. Китайская мудрость.
Взял прибор для измерения артериального давления. 140 на 90! Отродясь такого не бывало. Всегда, как в розетке, 220 на 110.
Скосился на зеркало. Куда-то ушли лиловые круги под глазами. Плечи распрямились. А то ведь крючился, что паралитик.
Достал новехоньким пинцетом заветную марку.
– Товарищ Сталин, докладываю, я сделал свой выбор.
Иосиф Виссарионович усмехнулся:
– Всё это мелочевка, товарищ Бабушкин, большую игру можно выиграть только с большими ставками.
Что это значит?..
Стать террористом-бомбистом? Киллером? В его-то предстарческие 56?
Позвонил чеченский коллекционер Хасан Магометов.
– Слюшай, дорогой, хочу выменять у тебя марку, где товарищ Сталин пляшет лезгинку со счастливыми детьми в Грозном.
– Редчайший артефакт. Не для обмена.
– Так продай…
Валя хотел было послать Хасана куда подальше, да вдруг мозжечок ожгло: «Это сам Всевышний протягивает добрую руку».
– Приходи. Жду.
Бабушкин вспомнил, что сын Хасана был полевым командиром во времена Дудаева. Уничтожен спецслужбами ФСБ точечным взрывом. Кровную месть в Чечне еще никто не отменял. Хасан может еще очень как пригодиться.
Хасан явился с пузырем грозненского коньяка «Волк предгорий» и огромным бумажным пакетом пьяной вишни.
– Не пью я! – с порога заявил Бабушкин. – Диабет, гипертония, артрит.
– Вай! А кто пьет? Всего бутылка.
Странные дела творятся на свете. Вале внезапно захотелось дернуть. Под градусом и нужный разговор будет завести легче.
Выпили. Закусили вишней.
– Хасан, зачем тебе эта марка? – подмигнул Валентин. – Коба же столько твоего народа перещелкал.
– Коба, конечно, был шакал и злодей. Но он бы не допустил того беспредела, который сейчас происходит.
Накатили еще. Валя себя чувствовал все лучше и лучше. Будто десяток лет с плеч долой.
– Деньги мне не нужны. За марку я попрошу иное.
– Говори!
– Понимаешь, Хасан, дачу под Москвой строю. Нужно копать под фундамент котлован. А это долго и муторно. Проще взорвать. Бац – и готова яма.
Дядя Хасан внимательно поглядел на него:
– Дача, говоришь?
– А что же? Под фундамент…
– Надеюсь, на Лубянку на меня не настучишь. Ты не дурак. После стука сразу отправишься к всеблагому Аллаху.
– Говорю же, для дачки. Крыжовник, вишня…
– Остался схрон после сына. Пластит с будильником.
– Ой как выручил!
3.
Обмен произошел чин-чинарем.
Хасан принес средних размеров сумку с надписью «Adidas». Десять аккуратных пластиковых бомб с часовым запалом.
Показал как с этим хозяйством справляться. Все просто. Понял бы и малолетка.
Марку с танцующим Сталиным отдал без сожаления. Есть дубликат.
Пора было делать шаг второй.
И маска клоуна тут не канает. Засвечена на видеокамерах.
Прогуливаясь по родной Марьиной Роще, наткнулся на Еврейский культурный центр. Из него как раз выходили хасиды в черных костюмах жуков. Черные пейсы из-под черных шляп.
Имидж найден!
Реквизит прикупил в театральном магазинчике «Маска» на Тверской. Продавщица не задавала вопросов. Покупай себе хоть одежу бойца Аль-Каиды.
Дома надел шмотки, приклеил пейсы, на макушку насадил шляпу, глянул в зеркало. Вылитый хасид! Туз в туз! Еврейского акцента только нет. Лучше помалкивать.
В чем же нести бомбочку? В пакете из супермаркета? Нет, с таким пакетом хасид выглядит странновато.
Рылся в кладовке. Обнаружил дюжину черных футляров под дамские шляпки. Это презенты матери Валентина, отец привозил из-за рубежа. Та еще была модница!
С черным шляпным футляром он выглядел стильно. Евреев все считают зажимистыми, вот и он себе что-то в клювике тащит в гнездышко.
Часы на взрывателе поставил за пять минут до полуночи. Вспомнил любимый кинофильм детства, «Карнавальную ночь». Гурченко там совсем молоденькая, с осиной талией, вся в конфетти и серпантине, поет: «Пять минут! Пять минут!.. Это мало или много?»
Актуальная песенка…
Подошел к «Заводному апельсину» с черного входа.
Как же тут все непрезентабельно. Никогда б не подумал! Навалена гора тарных ящиков. Пегий бельмастый кот старательно вылизывает яйца. Дернул за ручку двери. Хвала небесам, отперто.
– Отец, третьим будешь? – услышал голос сзади.
Оглянулся.
Два ханурика лыбятся в бражной нирване.
– Не пью! – произнес строго.
– Тогда добей чирик.
Валя выдал бабки. Забулдыги ретировались.
Шагнул в темный коридор подсобки. Под потолком тянутся какие-то пыльные трубы.
Встал на цыпочки. Пристроил футляр в сумрачном углу на трубе.
Скоренько покинул обитель разврата. Точнее, ее закулисье. Шагнул во двор. Пегого кота уже нет. Зато есть маленький кряжистый охранник с рацией в ухе, белая рубаха прилипла к телу, жара все-таки, 33 по Цельсию.