Наулака - История о Западе и Востоке
Шрифт:
– А я живу, как вдова, - отвечала королева почти неслышно.
– По справедливости надо простить тебя. Встань.
Женщина продолжала лежать, обхватив босые ноги королевы.
– Поднимись же, сестра моя, - прошептала королева.
– Мы, люди полей, - пробормотала женщина пустыни, - мы не знаем, как разговаривать с сильными мира сего. И если мои слова грубы, прощает ли меня королева?
– Конечно, прощаю. Твоя речь звучит мягче и нежнее, чем у женщин с гор Кулу, и я не всегда понимаю тебя.
– Я из пустыни - я пасла верблюдов и доила коз. Откуда мне знать, как говорят при дворе? Пусть за меня говорит Белая Фея.
Кейт слушала и не слышала их разговор. Теперь, когда она больше не могла исполнять своих врачебных обязанностей, ее голова была занята мыслями о той опасности, которая грозила Тарвину, и о пережитом позоре и поражении. Она вспомнила, как одна за другой убегали из больницы ее пациентки, думала о том, что идет насмарку труд долгих месяцев и гибнут все ее надежды на лучшее; она представляла себе, что Тарвин умирает ужасной отвратительной смертью и, как ей казалось, по ее вине.
– А? Что?
– спросила она устало, когда женщина пустыни дернула ее за юбку. А потом, обратившись к королеве, пояснила: - Эта женщина, одна-единственная из всех, кому я старалась помочь, осталась со мной и не бросила меня.
– Да, во дворце сегодня ходили слухи, - сказала королева, продолжая обнимать принца, - о том, что в вашу больницу пришла беда, сахиба.
– Больницы больше нет, - ответила Кейт мрачно.
– А вы обещали, Кейт, что когда-нибудь покажете мне вашу больницу, сказал принц по-английски.
– Эти женщины просто дуры, - спокойно произнесла женщина пустыни, все еще не поднимаясь с пола.
– А сумасшедший жрец наврал им, что лекарства заколдованы...
– О, Господи, упаси нас от злых духов и колдовских заклинаний, прошептала королева.
– Понимаете, заколдованы - те лекарства, которые она сама приготовила, своими собственными руками, сахиба! И вот они уже бегут в разные стороны и вопят, что у них родятся дети, похожие на обезьян, а их трусливые души заберет дьявол! Ахо! Уже через неделю, не позже, они узнают, куда пойдут их души - все узнают, не одна-две, а все! Они умрут, вот что! Умрут и колосья, и зерна в колосьях! И мать, и дитя!
Кейт содрогнулась. Она слишком хорошо понимала, что женщина говорит правду.
– Да, но как же это?
– начала королева.
– Кто знает, какая сила может быть заключена в лекарстве?
– и она нервно рассмеялась и взглянула на Кейт.
– Дехо! Только посмотрите на нее!
– сказала женщина насмешливо.
– Она же простая девчонка и ничего больше. Разве ей дана сила затворять Врата Жизни?
– Она поставила на ноги моего сына, значит, она моя сестра, - отвечала королева.
– Она сумела сделать так, что до наступления смертного часа мой муж заговорил со мной; значит, я буду ей слугой - и тебе, сахиба, - сказала женщина.
Принц с любопытством заглянул в лицо матери.
– Она говорит тебе "ты", - сказал он, не обращая внимания на женщину, как будто ее и не было рядом.
– Чтобы какая-то деревенщина говорила королеве "ты"! Это неприлично!
– Мы обе женщины, сынок. Сиди тихо, не вертись. Ах, какая радость, что я снова могу обнимать тебя, бесценный мой.
– Высокорожденный такой слабенький с виду, как сухой стебель маиса, быстро проговорила женщина.
– Скорее как сухая обезьянка, - подхватила королева, покрывая голову принца поцелуями. Обе матери говорили нарочито громко, чтобы боги, завидующие человеческому счастью, могли услышать их и принять на веру нелестные отзывы, которые призваны были скрыть нежную любовь.
– Ахо, моя маленькая обезьянка умерла, - сказал принц, беспокойно ерзая в руках королевы.
– Мне нужна другая. Можно я пойду во дворец и выберу себе другую?
– Ему нельзя уходить из этой комнаты и бродить по дворцу, - вскричала королева, обращаясь к Кейт.
– Ты еще слишком слаб, любимый мой. О мисс сахиб, ведь он не должен уходить, правда?
– Она давно убедилась на собственном опыте, что запрещать что-нибудь принцу бесполезно.
– Такова моя воля, - заявил принц, не повернув головы.
– И я пойду туда!
– Останьтесь с нами, возлюбленный наш!
– попросила Кейт. Но мысли ее были далеко: она гадала, можно ли будет снова открыть больницу месяца через три, и надеялась, что переоценила опасность, грозившую Нику.
– Все равно пойду, - сказал принц, вырываясь из рук матери.
– Я устал от ваших разговоров.
– Королева позволит мне?..
– спросила женщина пустыни еле слышно. Королева кивнула, и принц оказался в смуглых руках, сопротивляться которым было бесполезно.
– Пусти меня, вдова!
– закричал он в бешенстве.
– Мой король, истинному раджпуту не подобает неуважительно относиться к матери раджпутов, - последовал хладнокровный ответ.
– Когда молодой бычок не слушается корову, то послушанию его учит ярмо. Божественнорожденный еще слаб. Он может упасть, бегая по этим коридорам и лестницам. Он должен остаться здесь. Когда гнев оставит его, он станет еще слабее, чем прежде. И вот уже сейчас, - ее большие блестящие глаза не отрывались от лица ребенка, - уже сейчас, - повторила она спокойным тоном, - гнев проходит. И еще минуточка, высокорожденный, и ты больше не будешь принцем, а станешь маленьким-маленьким мальчиком, таким, каких рожала и я. Ахи, я уже никогда не рожу себе такого.
При этих последних словах голова принца упала на ее плечо. Приступ гнева миновал, и, как она и предполагала, он так обессилел, что чуть не уснул.
– Стыдно - о, как стыдно!
– пробормотал он сквозь дрему заплетающимся языком.
– Я и в самом деле никуда не хочу идти. Я хочу спать.
Она начала тихонько похлопывать его по спине, пока королева не протянула к нему жадные руки. Мать схватила его и уложила на подушки рядом с собой, прикрыла малыша складкам" своего длинного муслинового платья и долго смотрела, не отрываясь, на свое сокровище.