Наулака - История о Западе и Востоке
Шрифт:
– Он уснул, - сказала она наконец.
– А что это он сказал про свою обезьяну, мисс сахиб?
– Она умерла, - ответила Кейт и заставила себя солгать.
– Мне кажется, она наелась гнилых фруктов, которые насобирала в саду.
– В саду?
– быстро переспросила королева.
– Да, в саду.
Женщина пустыни переводила взгляд с одной на другую. Они говорили о чем-то недоступном для нее, и она начала робко поглаживать ноги королевы.
– С обезьянами такое часто случается, - заметила она.
– Однажды я видела, как в Бансваре среди них
– А как она умерла?
– допытывалась королева.
– Я... я не знаю...
– Кейт запнулась, и последовало долгое молчание. День клонился к вечеру; становилось все жарче.
– Мисс Кейт, что вы думаете о моем сыне?
– прошептала королева. Здоров он или нет?
– Он не совсем здоров. Конечно, со временем он окрепнет, но для него было бы лучше, если бы он мог ненадолго уехать отсюда.
Королева медленно склонила голову в знак согласия.
– Сидя здесь одна, я тоже часто думала об этом, и эти мысли разрывали мне сердце. Да, для него было бы лучше уехать. Но, - она в отчаянии протянула руки к солнцу, - что я знаю о том мире, куда он поедет, и откуда мне знать, будет ли он там в безопасности? Даже здесь, здесь...
– Она внезапно остановилась.
– С тех пор как вы приехали, мисс Кейт, у меня стало спокойнее на сердце, но я не могу представить, что будет, когда вы уедете.
– Я не могу уберечь ребенка от всех невзгод и опасностей, - ответила Кейт, закрывая лицо руками, - но прошу вас - отправьте его куда-нибудь отсюда как можно скорее. Именем Господа заклинаю вас, пусть он уедет.
– Суч хай! Суч хай! Это правда!
– королева повернулась к женщине, сидевшей у ее ног.
– Ты родила троих?
– спросила она.
– Угу, троих и еще одного родила мертвого. И все мальчики, - сказала женщина пустыни.
– И Всемогущий забрал их всех?
– Один умер от оспы, а два других - от лихорадки.
– И ты уверена, что такова была воля богов?
– Я была с ними до последней минуты.
– А твой муж - он принадлежал только тебе и больше никому?
– Да, нас было только двое - он и я. В наших селах народ бедный, и в жены берут только по одной жене.
– Арре! Вы и сами не знаете, как вы богаты. Послушай-ка! А что, если бы вторая жена задумала погубить трех твоих сыновей...
– Я бы убила ее. А как же?
– ноздри у нее расширились, и рука скользнула за вырез платья.
– А если бы у тебя было не три ребенка, а один-единственный, свет твоих очей, и если бы ты знала, что тебе уже никогда не родить другого, а вторая жена тайно посягает на его жизнь? Что тогда?
– Я бы убила ее, но легкой смерти она не удостоилась бы. Я бы убила ее в постели, рядом с мужем, в его объятиях. А если бы она умерла раньше, чем свершилась бы моя месть, то я и в аду разыскала бы ее.
– Да, тебе легко говорить - ты можешь ходить по улицам при свете дня, и ни один мужчина не повернет головы в твою сторону, - сказала королева с горечью.
– Твои руки свободны, а лицо открыто. А если бы ты была рабой среди рабов, чужестранкой в чужой земле, и если бы, - голос ее упал, твой господин лишил тебя своей милости?
Женщина нагнулась и поцеловала босые ноги королевы, которые она все еще обнимала.
– Тогда я не стала бы изнурять себя борьбой, но, всегда помня о том, что мой мальчик вырастет и станет королем, отослала бы его куда-нибудь подальше, куда не дотянется рука второй жены.
– Ты думаешь, так просто отрезать себе руку?
– сказала королева, всхлипывая.
– Лучше руку, чем сердце, сахиба. Кто сумеет уберечь здесь такого ребенка?
Королева указала на Кейт.
– Она приехала издалека и однажды уже спасла его от смерти.
– Да, ее лекарства хороши, и ее искусство велико, но... ты же знаешь, что она всего лишь девушка: она не знала ни потерь, ни приобретений. Может, я и невезучая, и глаз у меня дурной (правда, прошлой осенью мой муж не говорил мне этого), пусть будет так. И все же я знаю, что такое душевная боль, знаю острую радость при крике новорожденного - знаю, как и ты.
– Как и я...
– Мой дом пуст, я вдова, я бездетна, и никогда ни один мужчина не позовет меня в жены.
– Как в меня... Как и меня...
– Нет, хоть ты и утратила все остальное, у тебя есть твой мальчик, поэтому его надо охранять как следует. Если кто-то питает к ребенку ревность, его нельзя оставить здесь, в самом опасном для него месте. Пусть он уедет.
– Но куда? Мисс Кейт, ты знаешь, куда? Мир темен для тех, кто сидит взаперти за занавесями.
– Я знаю, что мальчик сам надумал поехать в Аджмер, в школу для принцев. Он мне говорил об этом, - сказала Кейт, слушавшая со своего места, где сидела на подушках, подперев подбородок рукой, каждое слово этого разговора.
– Ведь это всего на год-другой.
Королева засмеялась сквозь слезы.
– Всего год-другой, мисс Кейт. Знаешь ли ты, как долго тянется даже одна ночь, когда его нет со мной?
– И потом, он может вернуться по первому зову. Но зови - не зови, а мои дети ко мне не вернутся никогда. Всего год-другой. Мир темен и для тех, кто не сидит взаперти за занавесями, сахиба. Не сердитесь на нее, она не виновата. Откуда ей знать?
– шепотом сказала королеве женщина пустыни.
Кейт против воли начинала чувствовать раздражение от того, что ее постоянно исключают из разговора. Эти две женщины, кажется, думали, что хоть она и сама уже хлебнула горя и не раз облегчала страдания других, а все же она им не ровня, и для нее не оставалось места в их горестных беседах.
– Почему же вы думаете, что я не знаю?
– пылко воскликнула Кейт. Разве я не знаю, что такое боль? Разве я живу не для того, чтобы было меньше горя?
– Пока нет, - ответила королева спокойно.
– Тебе еще неведомы ни радость, ни боль. Мисс Кейт, ты очень умная девушка, а я всего лишь бедная женщина, которая ни разу не выходила за стены дворца. Но я умнее тебя, потому что я знаю то, чего ты не знаешь, хотя ты и возвратила мне сына и вернула язык мужу этой женщины. Как отплачу я тебе за все, что ты сделала?