Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°
Шрифт:
— Когда выходить на работу? — спросил Пери.
— Завтра и выходите. Зайдете ко мне на инструктаж.
...— Андрей Карпович, можно спросить? — прервал я майора.
— Спрашивай.
— Откуда вы знаете все эти подробности?
— Откуда? — удивился Крикун. — Через плечо не заглядывал, любопытства не проявлял. У нас это не принято. А с Николаем мы еще в гражданскую из одного котелка кашу ели.
— Извините...
— Ото, что не положено, не взыщи... Сколько ни спрашивай... Для тебя, молодого, полезно знать историю, потому и рассказываю, — назидательно заметил майор.
Уже на инструктаже Пери не понравился Гуляеву своей молчаливой напыщенностью и заискивающей угодливостью, мелькавшей на лице,
Швейцар исправно выполнял возложенные на него директором нехитрые обязанности, заодно присматривался к людям, которые его окружали. На новичка тоже обратили внимание служащие гостиницы и на первых порах отнеслись настороженно. Он как-то выделялся среди них своим усердием, замкнутостью, непривычными манерами, редкими разговорами и тем, что каждый день брился до синевы. Бритье доставляло ему удовольствие. Правда, все это относили за счет того, что он эстонец, почти иностранец, хотя и проживал в России. Не ускользнуло от сослуживцев и то, что Пери любил в одиночестве вечерами гулять по побережью. Комнату он снял на окраине города у Елизаветы Петровны Косухиной, одинокой женщины, муж которой умер. Жила она тихо и незаметно с дочерью, ученицей третьего класса, и не предполагала, что ее нелюдимый жилец однажды явится к ним и сделает довольно странное предложение — считать их мужем и женой, но без регистрации брака. Елизавета Петровна стала наводить справки о своем квартиранте, побывала у директора гостиницы, робко, не поднимая глаз, поинтересовалась, кто он такой, не пьет ли и нет ли у него жены. После этого в гостинице было только и разговоров: Михаил Карлович обзаводится семьей... Так его теперь именовали сослуживцы, вспомнившие при этом и о другом холостяке, Меретукове Исмаиле, работавшем администратором, тихом адыгейце лет тридцати, с острым пытливым взглядом. Исмаил, слушая эти разговоры, держался скованно, но директору он нравился своей скромностью и аккуратностью.
Беседуя как-то с ним, Гуляев выяснил не только степень его грамотности, но и пригодность к работе в гостинице. И чем больше Меретуков рассказывал о себе, тем внимательнее его слушал Николай Васильевич.
Отец и два старших брата Исмаила в период гражданской войны бежали с белыми за границу. Отец настаивал, чтобы с ним бежали все сыновья, но самый младший — Исмаил остался с матерью дома, в родном ауле. Ему, сыну помещика, нелегко приходилось после того, как революция смела помещичьи и монархические устои в России. Деревенская беднота не только конфисковала их землю и дома, но и требовала, чтобы Исмаил занимался полезным трудом. И хотя он не уклонялся от работы, относились к нему с недоверием.
До Исмаила доходили слухи, что его братья учатся чуть ли не в Белграде, в университете. Потом он как-то неожиданно получил из Таганрога письмо, написанное отцом. Его привез из-за границы какой-то возвращенец. В письме отец просил Исмаила пробраться в Югославию любыми путями, сообщал, что они втроем вступили в «Союз русских монархистов».
Исмаил раздумывал. С ним жила старая мать, которую он не мог бросить, а пускаться с ней в такое дальнее путешествие, как и вообще заводить переписку с отцом и братьями, не решался. Отец к тому же предлагал деньги для матери и просил сообщить адрес, на который он мог бы их перевести. Исмаил совсем испугался, так как получение денег из-за границы нельзя было скрыть.
Его положение в ауле несколько уравновешивалось тем, что он был единственным грамотным человеком. Нередко к нему обращались за помощью, когда нужно было написать какую-нибудь бумагу, прошение или письмо.
Мать Исмаила, Гошсох, урожденная Ду, происходила из богатого старинного рода, состояла в родстве с генералом Улагаем. Ее братья Мурат и Темирбей бежали после революции на собственном пароходе в Турцию.
Мурат
— Тебе очень трудно придется, — осторожно отговаривал ее Исмаил. — Я и то не решился бы. Задержат... Что тогда?
— Меня горы укроют, сын мой, — говорила мать.
— Здесь наш дом. Куда нам отсюда?
— Я не могу оставаться в ауле одна. И тебя зовут отец и братья. Ты должен подчиниться зову старших.
— В ауле трудно, переедем в Анапу к Хораюкову. Он давно нас зовет к себе.
Не найдя поддержки у сына, Гошсох на какое-то время смирилась со своим положением, но настояла на переезде в Анапу. Хораюков принял гостей радушно, но просил Гошсох не распространяться о своих родственниках в Югославии и Турции, да и помалкивать о былом богатстве. Старуха была ворчлива и упряма, но на первых порах молчала. Правда, Исмаил замечал, что мать навещала соседку-турчанку Асю Алиевну, у которой познакомилась с греком Генерозовым.
— Добрые люди, — отозвалась как-то мать о своих новых знакомых в Анапе.
Эти слова, сказанные подчеркнуто и властно, насторожили Исмаила. Он знал, с каким трудом мать сходилась с чужими людьми.
Прояснилось все несколько позже, когда Исмаилу стало известно из разговоров соседей, что у Генерозова есть родственник в Турции. Сам грек это скрывал, но его сожительница Ася Алиевна кому-то по секрету открылась. Кроме того, у нее появлялись иногда заморские вещи, которыми она торговала.
...Работая в гостинице в Новороссийске, Меретуков редко бывал в Анапе у матери. Жил пока в гостинице с разрешения директора, хотя для Исмаила было не по карману снимать номер.
По наблюдениям со стороны, напыщенный, неразговорчивый портье как бы не замечал адыгейца — посматривал на него свысока и готов был преподать ему урок, как нужно работать в гостинице. Меретуков видел его предупредительное обхождение с гостями, умение вести себя с разными по положению людьми и в то же время исполнять с достоинством свои обязанности.
Выбрав как-то удобный момент, когда Михаил Карлович сидел у двери в своем кресле и скучал, Исмаил заговорил с ним.
— У вас нет на примете комнатки для жилья? Может, слышали — кто-нибудь сдает?
— Почему решил обратиться ко мне? — довольно сухо спросил его портье.
— Вы все время на людях, может, знаете, — робко объяснил Исмаил.
— Есть семья?
— Нет. Я один. Холостяк.
— Откуда приехал?
— Из Анапы. Там у меня мать живет.
Обо всем этом Пери знал, и кое-что от самого Меретукова, но теперь, используя подвернувшуюся возможность, задавал много вопросов. Дошел до отца, матери и родственников, проживавших в Турции. Ничего определенного Исмаилу не сказал, пообещал у кого-то спросить и помочь ему. Исмаил не совсем понимал некоторую отчужденность Пери и объяснял это тем, что портье, как ему говорили, претендовал на должность администратора.
Под новый, 1936 год Меретуков поехал в Анапу проведать мать — вместе провести праздник, отвезти ей деньги, хотя она в них и не нуждалась. У матери было золото, но часть своего заработка он отдавал ей аккуратно. Золото старуха берегла, сына не баловала и сама жила впроголодь.
Матери дома не оказалось. Да и грек, по словам соседей, давно уже не появлялся во дворе. В последнее время его не видно было и в городе.
12
Гошсох Меретукова вернулась в Анапу в дурном настроении в сопровождении турчанки. Грек не появлялся и в последующие дни. Исмаилу мать ничего не говорила, как будто совсем не отлучалась из дому.