Не ангел

Винченци Пенни

— Я не хотел причинять все эти хлопоты, — оправдывался он, — я понятия не имел, что какой-то тип может так отреагировать.

Рукопись уже послали Лотиану. Джек тоже прочитал книгу и ума не мог приложить, из-за чего началась вся эта возня. Да, там имелся эпизод, связанный с главой колледжа Энтони Бьюхананом, у которого был роман с какой-то студенткой, но Джек не понимал, что тут такого. Даже если Гай знал о романе Лотиана, неужели его можно в этом обвинять? Как же глуп этот Лотиан, если собирается подавать в суд на Гая!

Насвистывая, Джек вышел из ванной и столкнулся с Барти. Она улыбнулась и, покраснев, исчезла в своей комнате. Прелестное

дитя, и становится такой хорошенькой. Это будет потрясающая девушка! Он заметил, как четвертого июня на празднике в Итоне приятели Джайлза с большим интересом поглядывали на нее. Когда она выйдет в свет… но тут Джек вдруг задумался: а выйдет ли она? Выведет ли ее Селия? Сложновато все это. Могут возникнуть трудности.

— Мне нужно было повидаться с тобой, — сказала Селия, — непременно нужно. Мне так… так неловко.

— Дорогая моя, какая может быть неловкость? — целуя ее, спро сил Себастьян. — Я люблю тебя, ты любишь меня. Мы хотим быть вместе. Что может быть проще?

— Знаю, знаю. Но…

— Никаких «но». Мы уже долго тянем резину. Хорошо хоть наконец-то приняли решение.

— Знаю, знаю. — Она помолчала, вспомнив о том, при каких обстоятельствах принималось это решение, — вечером того дня, когда они поссорились из-за Пола Дэвиса — Селия поднялась тогда к нему в комнату и застала в слезах.

Себастьян плакал от обиды, что она так дурно подумала о нем, он боялся, что после этой ссоры потеряет ее. Селия подумала о той невероятной страсти, которую они тогда почувствовали друг к другу, вспомнила раненую нежность его ответа, свое раскаяние и смирение — столь непривычные для нее состояния. Она стояла, глядя на него сверху, и повторяла: «Прости, Себастьян, я так виновата», и слова выходили как-то неловко. А потом наступило длительное молчание, пока он медлил, пытаясь разобраться в собственных чув ствах, потому что был потрясен выше всякой меры — не самими ее словами, а тем, что она могла выговорить их, заподозрить его в подлости и стяжательстве. И тогда медленно, очень осознанно Селия начала раздеваться, пока наконец не предстала перед ним совершенно нагой, готовой подчиняться ему вплоть до самоотречения. И когда Себастьян прижал ее к себе, все еще неохотно, несмотря на сильное влечение, все еще сердясь, несмотря на ее раскаяние, он уже знал, что любит ее больше всего на свете, что она ему еще дороже, чем он думал, и что больше он не может помыслить без нее жизни.

Когда все закончилось, когда они вылечили друг друга и лежали, дрожащие, ослабевшие, после того как достигли долгой, трудной кульминации, он, улыбаясь сквозь слезы и вытирая слезы с ее лица, сказал:

— Пожалуйста, Селия. Пожалуйста, будь со мной. Полностью. Раздели мою жизнь. Ты ведь знаешь, что это правильно, ты знаешь, что так надо.

Она пристально посмотрела на него, скорее недоуменная и сконфуженная, нежели веселая и счастливая, как он того ждал, и наконец произнесла:

— Да, Себастьян, я готова к этому.

— Ты ведь не передумала? — спросил он.

Она взглянула на него, затем потупилась и сказала:

— Наверное, нет…

— Прошу тебя, Селия. Мы выстрадали это решение, ты сама его приняла. Мы все обсудили. Ты сказала, что это правильно, что другого пути нет…

— Знаю, знаю. — Она опять вгляделась в него, стараясь улыбаться и быть спокойной.

На самом деле Селию все чаще охватывала паника: то ей казалось, что чем скорее она уйдет от Оливера,

тем лучше будет для всех, то ее мучили приступы сомнения в правильности этого решения. Слова матери повлияли на нее более, чем она ожидала, и образовали в сумятице ее мыслей некий здравый, взвешенный центр. И все же Селия не во всем соглашалась с матерью. В тот вечер она засиделась у леди Аннабеллы, вернулась домой поздно, вошла в комнату и застала Оливера уткнувшимся лицом в письменный стол. Вначале ей показалось неладное, но потом она поняла, что он просто уснул. Так вот, в ту первую минуту, когда она увидела мужа в этой позе, она вдруг почувствовала страшное, зловещее облегчение оттого, что у него случился сердечный приступ, что он умер и теперь она свободна. Потом, лежа с ним рядом, прислушиваясь к его ровному дыханию, Селия заставила себя вновь почувствовать то облегчение, окунуться в глубины эгоизма и скверны, каких она достигла, а потом долго раздумывала над тем, можно ли считать оправданной жизнь с человеком, которому она только что пожелала смерти.

Она закурила, глубоко затянувшись.

— Себастьян…

— Нет, Селия. Я не могу позволить тебе отказаться от своего решения. Ты сказала, что оставишь Оливера, и ты это сделаешь. Так будет лучше для всех нас. Посмотри на себя, ты же измаялась от переживаний.

Тут он был прав — ей действительно нездоровилось. Ее донимал жесткий кашель — отчасти, должно быть, от курения, как она думала, у нее пропал аппетит и появилась постоянная, до тошноты, боль в животе, кроме того, ее мучила бессонница. Селия страшно исхудала. Вид у нее был жуткий, она это знала: волосы сделались тусклыми, лицо землистым, под ввалившимися глазами появились морщинки.

— Это я довел тебя до такого состояния, — сказал Себастьян, нежно протягивая руку и гладя ее по щеке. — Прости меня.

— Нет, Себастьян, это не ты. Я сама себя довела.

— У тебя такой изможденный вид. Наверное, ты очень много работаешь.

— А как иначе? Только так я могу сохранить здравый рассудок. Себастьян, как же мне быть с «Литтонс»? Если…

— Селия, — сказал он твердо, — давай сначала подумаем о нас с тобой. А «Литтонс»… Наверное, ты не сможешь бывать там ежедневно. Это было бы не очень удобно.

— Да, — согласилась она.

И подумала о своей работе в «Литтонс», которая, составляя огромную часть ее жизни, вносила в эту жизнь хоть какой-то смысл. Как же теперь она будет без «Литтонс»? Странно, прежде Селия никогда толком не думала об этом, до тех пор пока леди Бекенхем ей не сказала. Что ж, мама права: жизнь без работы — даже с Себастьяном — представлялась ей невозможной, как без света или пищи.

— Я подумал, — заговорил Себастьян, — что ты могла бы стать независимым редактором. К тебе пошла бы половина авторов, а то и половина издателей Лондона. Разумеется, ты могла бы по-прежнему работать для «Литтонс», но не только. Почему бы не работать дома?..

— Дома? — тупо повторила Селия, машинально представив дом на Чейни-уок. — Как это дома?

— Ну как, устроим тебе кабинет. Тут много комнат. Тебе ведь нравится та, что наверху, рядом со спальней?

— А, да. Я поняла. — Комната в доме, который не ее. Но он же станет ее домом! Если ей хватит храбрости. — А… дети?

— Селия, насчет детей мы все решили. Я буду очень рад видеть у себя твоих детей. По крайней мере, какое-то время. Это не проблема.

— Но поначалу…

— Поначалу тебе придется разлучиться с ними. До тех пор, пока все не утрясется.