Не чужие дети

Ковалевская Алиса

– Не про бумаги, – прервал его я. – Съездишь, заберёшь кошку. Адрес тебе скину.

– Кошку?

– Да, кошку. Я невнятно сказал? Заберёшь кошку и привезёшь ко мне. Купи всё, что нужно для неё.

– Что именно, Михаил Григорьевич?

– Понятия не имею, – бросил я и заметил выбежавшего из дверей Костю. – Разберись сам. Всё, выполняй.

Вслед за пацанёнком из клиники вышли Сеня и Даша. Разумеется, без котёнка. Девочка была заплаканная, да и Сеня грустная. Сколько было этому доходяге? Месяц-полтора от силы, вряд ли больше. И откуда этот горький вкус на языке?

Если это был кот, назвал бы его Туманом. Ему бы подошло.

– Мне жаль, – сказал, открыв перед Сеней машину. – Но по нему сразу было всё понятно.

– Ты о чём, Азаров? – спросила она устало, помогая Даше забраться на заднее сиденье.

– О котёнке. Извини. Не думай, что я рад, что он сдох.

Она посмотрела на меня странно.

– С чего ты взял, что он сдох?

Я нахмурился. Костя залез в машину вслед за сестрой.

– А когда мы его заберём, Есь? Завтра?

– Когда доктор разрешит, – сказала она пацану и повернулась ко мне. – Я не думаю, что ты был бы рад. Я в этом уверена, Ящер Горыныч. Но с нашим котёнком всё хорошо. Он просто останется в клинике на несколько дней. Ему нужно поделать капельницы, а таскать его туда-сюда не вариант. Так что и не надейся. Кстати, это мальчик. Кот, Азаров. Настоящий боец и мужик, – сказала она дерзко, с вызовом. И, обойдя машину, уселась спереди.

Ребята принялись возиться. Даша с энтузиазмом отнимала у Кости телефон и убитой горем уже не выглядела. Кот? Только кота мне в доме не хватало!

Ругнувшись, я открыл дверь. Усмехнулся. Вот же… котяра. А я ведь его уже в покойники записал.

– Туман, – сказал, сев за руль.

– Что «туман»? – переспросила Еся, повернув голову.

– Не что, а кто. Назовём кота Туман. И это не обсуждается.

Есения

День получился сумбурный. Даша не умолкала до самого вечера, Костя носился как заведённый, и даже сложил из взятых непонятно где картонок дом для котёнка. Правда, уже через пять минут картонки рассыпались. В итоге к вечеру я буквально валилась с ног. Ни о каком пикнике речи уже не зашло. Хорошо, что уснули дети сразу же.

Вздохнув с облегчением, я вышла в кухню и хотела поставить чайник.

– Пойдём на террасу, – позвал меня Миша.

Я так устала, что мне было всё равно, куда идти. Возражать не стала, дождалась только, когда вскипит чайник, и взяла его с собой вместе с чашками.

– Это тебе не понадобится. – Миша забрал у меня всё, когда я вышла к нему.

Спросить почему не успела – на террасе был накрыт стол. В квадратном подсвечнике горела низкая свеча, свет её отражался на стеклянных бокалах и бутылке вина.

– Это ещё зачем?

– Ты что-то имеешь против?

Он наполнил один бокал и подал мне. Я взяла, помедлив несколько секунд. Вдохнула запах вина и сделала крохотный глоток. Миша улыбнулся уголками губ и выдвинул для меня плетёное кресло. Я уселась в него, и он подал мне плед.

Я рассматривала мужа поверх бокала. Ночью, при свете свечи, он был другим, но всё так же оставался для меня тайной.

– Ты когда-нибудь думал о детях? – спросила я неожиданно даже для себя самой.

Миша налил вино во второй бокал. Пригубил и посмотрел в темноту. Пока я ждала, что он скажет, потягивала вино. Насыщенное, бархатное и терпкое, оно будто бы перекатывалось на языке.

– Дети – это ответственность, – сказал он наконец. – А я хочу нести ответственность только за себя и за то, что делаю.

– Но ты уже взял ответственность за Костю и Дашу, – напомнила я и добавила тише: – И за меня тоже.

Он резко повернул голову, мы встретились взглядами.

– Ты пытаешься показать, что тебе всё равно. Пытаешься показать, что тебе нет дела до нас, но это не так. Зачем ты хочешь выставить себя перед нами хуже, чем ты есть?

Я встала, держа в одной руке бокал, в другой плед. Подошла к мужу и спросила шёпотом:

– Зачем? Если не хочешь мне говорить, ответь хотя бы себе. Ты боишься, что мы станем частью твоей жизни? Или что ты станешь частью нашей? Боишься, что мы к тебе привяжемся? Чего ты боишься, Миш? – Ещё один маленький шаг, и я упёрлась в его грудь. – Чего боится несгибаемый Ящер, скажи? Неужели меня, маленького мальчика и маленькой девочки?

– Я ничего не боюсь. – Он вытянул у меня из руки плед и кинул на кресло.

– Неправда, – шепнула я. – Мы все чего-то боимся. Пустоты, нищеты, одиночества. Кто-то боится высоты, а кто-то самолётов.

– Ты тоже?

– И я.

– И чего ты боишься? – улыбнулся он уголками губ.

– Боюсь, что не смогу вырастить детей, что не реализую себя. Но не переводи разговор. Мы не обо мне говорим, а о тебе. Если бы ты хотел избавиться от котёнка, ты бы избавился от него. Так зачем устроил эту отвратительную сцену? Чтобы Даша тебя возненавидела? Или я?

Он не отвечал. Коснулся моего бокала своим, и на террасе разнёсся звон стекла.

– Давай выпьем за Тумана.

Я усмехнулась и отпила вино, глядя Азарову в глаза.

– Ты трус, – сказала тихо.

– Может быть, – ответил он и обхватил мою голову. – Очень может быть.

Я прикрыла глаза и почувствовала прикосновение ветерка к коже. Вкус терпкого вина, собственную дрожь и запах Миши. И его губы на своих. Вкус его поцелуя, спутать который уже не смогла бы ни с чем на свете. Пальцы в волосах, настойчиво проникший в рот язык и зарождающийся во мне жар, заглушить который я не могла. Огонь. Он нёсся по венам и разгорался сильнее по мере того, как настойчивее становился поцелуй. Огонь – и я в этом огне.

Глава 20

Есения

В город мы вернулись только в конце июля. Вначале решили остаться на несколько дней, пока Туману ставили капельницы, но за это время дети успели подружиться с приехавшими в деревню на лето ребятами, и мы решили задержаться ещё немного. Потом ещё…

В квартире нас ждал сюрприз – огромный кошачий комплекс.

– Ого! – воскликнул Костя и принялся рассматривать его со всех сторон.