Не могу больше
Шрифт:
— Мне было больно.
— Я скотина. Жалкая и безвольная. Никогда таким не был. — Джон круто развернулся и столкнулся с тревожным взглядом, не находя в нем ни обвинения, ни даже тени упрека. — Всё это не имеет отношения к сексу. Веришь? — Стиснув в ладонях холодные пальцы и едва сдерживая желание прижать их к губам, он повторял снова и снова: — Ты веришь? Веришь? Никакого отношения к чертовой ебле. Клянусь. Я… Я просто очень хочу здесь жить. В этой квартире. С тобой. До смерти хочу этого. Мне всюду тошно. Муторно. Хочется бежать, бежать.
— У тебя есть защита. Всегда была. Можешь ты успокоиться? — Шерлок мягко освободил пальцы и тут же погрузил их в беспорядочно торчащие прядки. Пригладил. — Очень мягкие волосы. Теплые… — И вдруг замер, озабоченно оглядываясь по сторонам. — Джон, с кухней определенно что-то не так. Может быть, поменяем мебель? Или жалюзи? Или освещение? Выкрасим стены.
Джон недоуменно поднял глаза. На смену погребальной тоске и отчаянию пришло обычное, вполне человеческое удивление: какая мебель? какие стены? кто из нас сумасшедший?
— Зачем? К чему это ты? Что за выдумки?
— Сам посуди: нахождение здесь дурно влияет на наше либидо — так и тянет вытащить член. — Шерлок серьезно посмотрел Джону в глаза. — Это же анормально, Джон. Необходимо что-то предпринимать, не откладывая в долгий ящик. Как думаешь, нежно-голубой оттенок хоть как-то нас усмирит?
Джон даже привстал, изумленно приоткрыв губы: — Нежно-голубой?
— Да. Послушай, а ведь это прекрасная мысль. Безмятежность и глубина… Немедленно этим займусь.
— У тебя тоже припадок? Как ты себе это представляешь? Я не собираюсь торчать в каком-то гребаном аквариуме, безмятежный, как гребаная рыба. Да что за бредятина в твоей голове?
Шерлок широко улыбнулся. — На всякий случай, Джон, чтобы ты понапрасну не распалялся: это была небольшая шутка. Я пытался шутить. Разрядить обстановку. Ты пришел в себя?
— Что? О, боже, Шерлок. — Джон откинулся на спинку стула и рассмеялся. — Снова я повелся, как последний болван. Поверил. По-моему, обстановку я уже разрядил. И разрядился. Мать твою, как я кончил… Зверски. И не скажу, чтобы мне понравилось. Скорее наоборот. Чуть яйца не лопнули.
— Я отчетливо слышал какой-то треск. Так это были они?
— Шерлок, мы с тобой два безумца. Несем ахинею. А между тем… — Из глаз исчезли смешинки, их снова полоснул жгучий стыд. — Я готов провалиться сквозь землю.
На этот раз Шерлок улыбнулся немного печально. — Продолжаешь меня стесняться?
— Ну да. Что в этом удивительного? Я тряс своим членом как обдолбанный псих и орал на весь дом. Полагаешь, этого недостаточно? Меня в сумасшедший дом пора отправлять.
— Люблю твоё чувство юмора.
— Мне не до смеха. Три недели, и я уже спекся. Не контролирую себя. Ненавижу её. Внутри клокочет бессильное бешенство. Разрывает. А уйти не могу.
— Знаю.
— Ничего ты не знаешь.
— Ты всегда был преувеличенно щепетилен. Иногда это очень вредит. Она тебе друг?
— Она любит меня. Кажется… Она совершенно одна. И ей плохо.
— Но это затягивает, Джон. Каждый прожитый день. Всё зависит от нас, и только от нас.
— Считаешь? Считаешь, в мире не существует не подвластных нашей воле вещей? Ошибаешься. На этот раз ты ошибаешься. Если бы мир был устроен так просто, по нему не бродили бы разочарованные, опустошенные тени.
— Собираешься к ним примкнуть?
— А ты предлагаешь бросить её и — вприпрыжку к тебе? Наслаждаться любовью и счастьем?
— Нет, конечно.
— Вот видишь — ты даже предложить такое не можешь.
— Ты таешь на глазах.
— Господи, Шерлок. Разве в этом проблема? В моих выпирающих ребрах? Черт с ними. Я теряю себя. И тебя. Вот что сводит меня с ума. Каждый день я только об этом и думаю. До разжижения мозга. Моя чертова свадьба стала билетом в один конец. Не представляю, чем это закончится. Уже сейчас всё окрашено черным. Всё, кроме твоих глаз.
Они замолчали. Джон переводил дух после горестного монолога, Шерлок сосредоточенно рассматривал свои руки. Тревога сгущалась и осязаемо сдавливала виски. Джон качнул головой и скривился — боль остро ужалила и сосредоточилась в лобной доле.
— Дьявол, как хочется забыть обо всём. Лечь в своей комнате и уснуть. Зная, что ты где-то поблизости. Занимаешься ерундой.
— Завтра я уезжаю.
— Уезжаешь? — Грудь горячо обожгло — всё-таки это правда. Новое дело. Черт бы побрал этого конспиратора. — Куда?
— Мм… Джон, это даже отъездом не назовешь. Сутки. В худшем случае — двое. И я снова с тобой.
— Я спрашиваю — куда?
— Ничего связанного с полицией. Скажем так, поручение Майкрофта. Всего лишь.
Врал Шерлок неумело, по-детски: запинался на каждом слове, краснел, прятал глаза. Джон смотрел и удивлялся, как получилось у него так правдоподобно изобразить мертвеца.
— Говори. Немедленно. У тебя ничего не выйдет. Я не собираюсь ни секунды оставаться в неведении. Довольно с меня этих трех недель.
Голос Джона звенел и срывался, и это звучало предостерегающе. Шерлок отлично знал, что за этим может последовать. В данном случае, когда между ними и без того всё непросто, когда каждое слово, каждое действие может стать роковым, рисковать было бы непростительно глупо. Слишком дорожил он этим человеком, чтобы унижать продолжением пусть и вполне безобидной, но всё-таки лжи.
— В Италию. К матери Мэри Морстен.
— Что? Куда?
В груди взорвался радужный шар, и надежда — восхитительная, причиняющая сладкую боль, хлынула теплым потоком. Это же Шерлок. Он с того света вернулся. У него получится. Должно получиться. Не может не получиться.