Не сердись, человечек
Шрифт:
— Привет! Привет! — встречают Гену собравшиеся.
— А где же твой любимый образ? — интересуется Матушка.
— Приедет скоро, — отвечает Гена, глядя куда-то в сторону. — У него очень важное совещание. На повышение пошел человек, переводят на должность заместителя министра.
— Ого! — восклицают все хором.
— Пани министерша, битте! — раскланивается Огнян, пододвигая стул Гене.
Васо начинает разливать вино и, когда доходит до Гены, спрашивает взглядом, мол, сколько наливать. Гена показывает, что доверху.
— А остальные дела как? — сгорая от нетерпения, интересуется Матушка.
—
— Ура-а! — хлопает Матушка в ладоши. — Давайте выпьем за новую семью, которая будет создана в скором времени, и за все остальные семьи. Словом, за предстоящие свадьбы!
— Матушка, а ты собираешься замуж? — стараясь перекричать шум, спрашивает Стефан.
— А почему бы нет? Мы же договорились, что я приду к вам шабашить. Ничего, для Матушки тоже найдется какой-нибудь приличный фрайер.
— Точно. Новосельский — самое оно! — восклицает Огнян, и все так и покатываются — я понимаю почему.
Новосельский — старый двухметровый холостяк, заветная мечта которого — жениться на женщине, которая хорошо готовит, и чтобы она готовила ему каждый день по кастрюле первого, второго и третьего.
Вспомнив Новосельского, все хохочут, никак не могут остановиться и рассказывают о нем Матушке, а я наблюдаю за Геной, которая выпила залпом рюмку, налила вторую и даже закурила, чего раньше я не замечала за ней. Нервничает. Почему?
Вскоре мое внимание переключается на Матушку. Она дурачится с Митко и Тасо, сидящими с нею рядом, и делает вид, что вроде бы захмелела, но это тактический маневр, чтобы можно было чмокнуть ненароком Митко и прижаться к Тасо.
Кина рассказывает, что произошло в нашей бригаде после моего отъезда. Вначале прошел слух, что вышла замуж. Потом — что я в больнице. Некоторые осуждали Жору, некоторые защищали. Сам же он стал говорить, не известно еще, от кого у меня ребенок. Тогда ребята — Огнян, Васо, Тасо — засекли его в гараже и поговорили с ним по-крупному, предупредив, что если он не женится на мне, то в следующий раз они будут говорить с ним иначе. Жора в ответ обругал их крепко, за что они накостыляли ему как следует, и он потом три дня не появлялся на работе. А затем был разговор с Дамяновым, после чего Жора и заявился ко мне, так что не по собственной воле он приезжал тогда в Сребырницу.
Вдруг ловлю себя на мысли, что я даже рада, что ребята поколотили Жору. Но только представила себе, как мог бить его Васо огромными своими кулаками — вдруг почувствовала неприязнь к Васо и ко всем остальным ребятам. Что за странное состояние?
Ухожу на кухню — слезы душат, мне ужасно жалко Жору, хотя и понимаю, что он предал меня. Поплакав еще немножко и поразмыслив над происшедшим, я прихожу к выводу, что Жора получил по заслугам. Мысль эта утешает меня. Успокаиваюсь, умываюсь холодной водой, чтобы никто не заметил, что я плакала, накладываю в одну тарелку котлеты, в другую — салат (для конспирации) и вхожу в гостиную. Вдруг тарелка с салатом выскальзывает, и я кричу сидящему прямо у входа Огняну:
— Жора, помоги!
Все умолкают и смотрят на меня, а я чувствую себя так, будто меня окатили с ног до головы кипятком. Затем вдруг несусь на кухню, хватаю сумку со своими вещами и бегу из квартиры.
— Мерзавцы! — слышу я истерический крик Гены
Затем звучит что-то невразумительное — какие-то слова вперемежку с рыданиями.
Уже на лестнице меня нагоняет Огнян, пытается что-то объяснить, но я не слушаю его и продолжаю спускаться вниз. У самого выхода останавливаюсь, поскольку слышу голос Гены, она тоже собралась ехать в Сребырницу.
А через несколько минут Кина везет нас обратно. По пути мы то и дело останавливаемся, потому что у Гены рвота. Ребята молчат. Я лежу на заднем сиденье, положив голову Матушке на колени.
После софийских приключений у меня начались неполадки, и мне назначили такой же режим, какой был когда-то у Милки.
Огнян приезжал дважды, но оба раза Матушка лгала ему (по моей просьбе), что меня перевели в другую больницу.
Лолов предупредил, что я не должна волноваться, иначе все кончится плохо. Вот и слушаю его: понемногу вяжу, понемногу читаю, словом, не перетруждаю себя и стараюсь не нервничать.
Теперь я думаю только о ребенке. Удивительные чувства испытываю: этот маленький неродившийся человечек заполнил всю меня бесконечной теплотой. Я не ощущаю уже прежнего одиночества, ибо знаю, что во мне живет существо, которое спасет меня и от одиночества, и от душевной стужи… Теперь-то я понимаю, почему многие старушки молятся не немощному богу, а богородице. Они молятся прежде всего матери, которая может понять их, ибо сама она тоже мать… Женщины-матери — те же богородицы, которые рожают себе по маленькому богу и молятся потом на него всю жизнь. Во мне сейчас мой бог, мой крест. Я распята на нем, я чувствую его под своим сердцем. И он будет во мне не только эти оставшиеся до родов полтора месяца, а всегда. И отныне мне предстоит нести этот крест до конца дней своих!..
Остается совсем немного до родов. Кина звонит мне постоянно, держит в курсе событий. Недавно сообщила, что Дамянов сказал, мол, если я вернусь на рудник, он даст мне самую лучшую квартиру в общежитии. А если Матушка тоже решится пойти к нам работать, он и ей поможет с жильем и яслями.
Что касается Матушки, она должна вот-вот родить. Не исключено, что родит двойню. И все же Матушка по-прежнему ходит за нами как за детьми. Сейчас помогает Гене, которая родила на прошлой неделе девочку. Слава богу, все обошлось благополучно, а то ведь Гена тоже чуть не выкинула, как Милка.
Когда мы возвратились из Софии, Гена долгое время молчала. И только дней десять спустя рассказала обо всем, что произошло у нее с Владовым.
Вначале Гена позвонила ему на работу, но новая секретарша — по голосу Гена узнала, что это была библиотекарша, — после паузы ответила, что его нет на работе, что он дома. Видимо, библиотекарша узнала Генин голос, потому и не захотела соединить. А поскольку у них с Владовым была договоренность, что Гена никогда не будет звонить ему домой, она вначале не решилась позвонить. Но потом все же набрала домашний номер. Трубку подняла жена Владова. В объединении говорили, что Владова жуткая мещанка и что Владов женился на ней по расчету: отец жены — большая шишка, и своей карьерой Владов обязан ему.