Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
– Как живой… Ах, детынька… Горе-то какое!
– Так он и есть живой. В плену только, – потрясенно поправила ее, замирая от дурных предчувствий, Ирина Сергеевна, а потом догадалась с облегчением, что Эльвира Васильевна просто запамятовала о ее предыдущем визите, спутала с кем-то, наверное, с еще более несчастной матерью.
– Живой?! Ну, слава богу, голубушка! – обрадовалась искренне «солдатская мать».
– Тут у нас, кстати, поездка в Москву намечается. Тех, у кого дети в армии погибли или пропали. От дедовщины, в горячих точках… Спонсоры деньги на билеты
– А что нам в Москве делать? – плохо соображала Ирина Сергеевна.
– Да господи ты ж боже мой, детынька! Министерство обороны пикетировать будем. Чтоб, значит, войска из Чечни вывели. Это, голуба, проблема мирового масштаба. Права человека. И прочее, – со значением, отчего-то понизив голос, объявила Эльвира Васильевна.
– Я в Москву не могу… пока, – зябко повела плечами Ирина Сергеевна. – Мы здесь… хлопочем.
– Эх, детынька, хлопочи не хлопочи… Или вот что еще! Надо тебе непременно с Татьяной Владимировной Серебрийской повстречаться.
– А кто это?
– Серебрийская – депутат Государственной думы от Степногорской области. Она, голуба, о детыньках наших, что в армии служат, печется без устали.
Ирина Сергеевна припомнила смутно, что видела как-то Серебрийскую по телевизору – то ли на митинге, то ли попросту в толпе, что-то такое шумное происходило тогда, и депутатша кричала в микрофон, что-то требовала, кого-то обвиняла.
Эльвира Васильевна принялась названивать по телефону, тыча алыми коготками в панель аппарата, тоже красного пожарного цвета. Дозвонилась, наконец, и заворковала в трубку
– Татьяна Владимировна, здрась-сте. Тут мамашечка одна к нам обратилась, как раз по тематике сегодняшнего выступления. Да-да, сын в Чечне. Нет, не погиб, в плен попал… Жаль, конечно, но тоже сойдет. Можно этот случай как фактурку взять, и фактиками их с экрана, фактиками. Случай-то прямо со сковородочки, так сказать, с пылу с жару. Да, и мамашечка здесь, рядом, и снимочек при ней. Я ж говорю – чудненькая фактурка!
На прощанье чмокнув невидимую собеседницу в трубку, Эльвира Васильевна обернулась к Ирине Сергеевне, объявила энергично:
– Так, милочка вы моя, быстренько-быстренько выходим на улицу и едем. Фоточку сынули не забудьте…
– Куда едем? – пряча фотографию Славика в сумочку, испугалась Ирина Сергеевна, чувствуя, как захватывает и несет в неизвестность исходящий от Эльвиры Васильевны энергетический поток. Завороженно, стиснув пальцами сумочку с фотографией, она пошла к выходу, села в машину, которая ждала, оказывается, у подъезда, а через минуту мчалась уже, глядя в коротко стриженный затылок шофера. Через несколько минут «Волга» остановилась возле длинного железобетонного забора с будкой-проходной, за стеклом которой зевал сонно милиционер, а из глубины огороженного пространства росла, стремясь в поднебесье, стальная игла телевышки. Эльвира Васильевна, подхватив попутчицу под руку, махнула перед постовым красной книжечкой, оповестив гордо:
– Помощник депутата Государственной думы Серебрийской, – и, указав на Ирину Сергеевну,
Через двор, заросший кустами акации и сирени, женщины прошли в мрачноватое, выстроенное из бетонных блоков здание телецентра, подчеркнуто приземленное по отношению к целеустремленной в небесный эфир башне. Эльвира Васильевна уверенно направилась к двери кабинета с надписью на картонной табличке «Гримерная».
– За мной, детынька! – скомандовала она, и Ирина Сергеевна протиснулась вслед за ней в небольшую, заставленную зеркалами, столиками и вертлявыми креслами комнатушку.
Здесь пахло так же, как в обители «солдатских матерей», – дешевыми духами, пудрой, лаком для волос, а с яйцевидных болванок жутковато свисали мертвыми прядями разномастные парики, отчего гримерные столы напоминали виденный когда-то Ириной Сергеевной анатомический музей с заспиртованными на вечное хранение в банках отчлененными от туловищ человеческими головами. Впрочем, нисколько не отягощенная окружающей обстановкой молоденькая гримерша в короткой юбчонке, высунув от напряжения кончик розового язычка, азартно трудилась над смоляной, всклокоченной шевелюрой восседавшей в кресле перед зеркалом дамы.
– А вот и мы… Уф! – выпалила, выпустив из себя малую толику воздуха, распиравшего ее грудь, Эльвира Васильевна.
– Прямо наказание какое-то с этими волосами, – капризно заявила дама, скосив глаза на вошедших и продублированных зеркалами гостей.
– Что вы, Татьяна Владимировна, на себя наговариваете! – защебетала подобострастно гримерша. – У вас прекрасный волос – густой, крепкий. Хоть сейчас для рекламы шампуня снимать можно!
– Фи! – скривилось отражение Серебрийской. – Я их сроду ничем не баловала… Они у меня от природы такие.
– Порода! – восхищенно причмокнула Эльвира Васильевна. – Она во всем чувствуется! И в уме, и в волосах, и в фигуре!
– Да ладно вам… – снисходительно улыбнулась своему зеркальному лику депутатша и тут, заметив, наконец, мявшуюся у порога Ирину Сергеевну, посуровела лицом, озабоченно поинтересовалась: – Ну а у вас что? Рассказывайте, только быстро – передача через пятнадцать минут начинается.
Гримерша сдвинула створки трюмо, демонстрируя Серебрийской укладку волос на висках, а Ирина Сергеевна, глядя растерянно на зеркальные отражения троившейся собеседницы, залопотала сбивчиво:
– Сын у меня… В армию призвали… В компьютерщики… А потом звонят из военкомата, говорят, в плен попал. Там бой был…
– Нет, детынька, так не пойдет, – перебила ее Эльвира Васильевна. – Ничего понять нельзя. Давайте я расскажу, в чем суть дела. Сын этой гражданочки, э-э… Слава Милохин, воевал в составе воздушно-десантной части в Чечне. И попал в плен к боевикам… То есть я хотела сказать, к сепаратистам. Случилось это около месяца назад. О том, предпринимаются ли меры для освобождения сына, у мамашечки сведений нет. Военкомат, как всегда, отмалчивается. Считаю, что мы, Комитет солдатских матерей, должны пробудировать эту проблему, привлечь внимание общественности…