Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
Ирина Сергеевна заполошно, путаясь в прядях волос, расстегнула и вынула из ушей золотые сережки, отдала цыганке.
– Теперь лучше… – удовлетворенно вздохнула та. – Теперь слышит он меня, красавец. Я ему хорошую дорогу покажу, и придет он по ней в родной дом, к мамочке своей… Ой! – вскрикнула вдруг, зажмурившись испуганно, цыганка.
– Что? – в ужасе затаила дыхание Ирина Сергеевна.
– Дверь темницы, куда заточили его, заперта крепко. Замок пудовый. Давай крестик, – ткнула пальцем в грудь Ирины Сергеевны цыганка. – Я твоим крестом материнским замок отопру!
Трясущимися пальцами Ирина Сергеевна сняла с шеи золотую цепочку с крестиком, передала цыганке. Та схватила, растянула тонкие звенья.
– Вот ему дорога, сестра. По ней твой красавец домой примчится. Замок я открыла, да только вижу – враг дверь стережет. Надо глаза ему отвести. Икона нужна. У тебя есть?
– Н-нет, – в растерянности покачала головой Ирина Сергеевна.
– Стой тут. Шага не делай, а то мое колдовство силу потеряет, страшная беда придет! Я в этом доме живу, – цыганка указала на кряжистую «сталинку». – На первом этаже. Сейчас сбегаю – икону принесу. Стой! – Она глянула по сторонам и как-то бочком, по-сорочьи, порхнула в подъезд, грохнув за собой тяжелой, притянутой крепкой пружиной дверью.
С четверть часа, боясь шелохнуться, простояла у незнакомого дома Ирина Сергеевна, прежде чем отпустил наведенный цыганкой морок. И когда поняла наконец, что обманули ее, словно девчонку глупую, обобрав ловко, сняв, как с отслужившей свое новогодней елки, украшения, еще при той, относительно благополучной жизни купленные, и невозвратные при этой, нынешней, – то разревелась безутешно, присев на дощатой скамеечке. Она плакала горько не столько по золоту, навсегда пропавшему, сколько потому, что понимала теперь: не помогут ей вернуть сына ни депутатши с бойкими помощницами, ни цыгане настырные, ни ворожба, ни молитвы…
Утерев глаза платочком, Ирина Сергеевна поднялась, вошла в просторный гулкий подъезд и убедилась, что он сквозной. В распахнутые двустворчатые двери с противоположной стороны светило глупо-бодрое солнце, сияло бликами на исцарапанных матерными надписями стенах обшарпанной лестничной площадки. На всякий случай Ирина Сергеевна позвонила все-таки в ближайшую квартиру.
– Хто там? – через пару минут спросил старушечий голос, приглушенный дверью, обитой изодранной местами клеенкой с пугающе торчащими из прорех пучками грубых волос, будто бороды глядящих в щели с той стороны домовых.
– Извините, – всхипнув, сказала Ирина Сергеевна, – здесь гражданка… э-э… цыганской национальности не проживает? Или в соседних квартирах?
– Чево-о? – Замок щелкнул, и в дверном проеме показался старушечий лик – желтый, изболевшийся, с отечными мешками на нижних веках и обвисшими безжизненно восковыми щеками.
– Я, бабушка, хотела спросить… – начала было объяснять Ирина Сергеевна, и, решив, что старушка ее не слышит, заговорила громче. – Понимаете, я тут цыганку возле подъезда встретила…
– Те что надо, алкашка?! Ты чо, тварь, сюды приперлась! – заголосила вдруг бабка, глядя на нее водянисто-серыми, распахнутыми слепо глазами.
– Я… Я спросить… Вы меня с кем-то путаете… – опешила Ирина Сергеевна.
– Я те щас попутаю, проститутка! Иди отсюда, алкашка проклятая!
Отпрянув, Ирина Сергеевна пулей пролетела сквозь подъезд, выскочила на солнечную сторону, а вслед ей неслось плаксиво-яростное:
– Ходют и ходют, паразиты проклятые! Обобрали нас, стариков! Да поубивать вас всех, чтоб места мокрого посля вас не осталось! И-и-ы-ых, паскуды! Паскуды-ы…
А на проспекте, куда под старушечий вой выплюнул Ирину Сергеевну грязный подъезд, полыхало солнце и кипела жизнь. Бесконечной чередой неслись сверкающие автомобили, катились, искря о провода выгнутыми дужками очков интеллигентные троллейбусы, ревели, чадя выхлопами, разночинцы автобусы и пролетарии-самосвалы. По широкому, обсаженному цветущим газоном тротуару, среди целеустремленных прохожих шествовали вальяжно, метя мусор подолами юбок, цыганки. У приткнувшийся неподалеку на обочине машины – иностранной марки, похоже, – кружила целая стая цыган, и одна из них, молодая, бровастая, отделившись, пошла, рассекая толпу и швыряя по сторонам ленивые фразы:
– Золото берем… Берем золото… Золото покупаем, денги даем…
Поравнявшись с Ириной Сергеевной, цыганка отодвинула ее плечом, не глядя, процедила презрительно:
– Золото берем…
– Взяли уже! – не выдержав, выкрикнула вслед цыганке Ирина Сергеевна, но та даже не обернулась, видимо, чувствуя на расстоянии, у кого золото есть, а у кого нет и, скорее всего, никогда не будет.
Глава 13
Несмотря на данный себе зарок, ночью Новокрещенов опять напился. Он глотал водку рюмку за рюмкой, но не ощущал привычной горечи алкоголя. И, что самое удивительное, не пьянел нисколько… «Вот что значит психологический настрой! – с раскаянием думал он. – Слово не сдержал, употребил-таки – и ни в одном глазу!» Однако воняло спиртным изрядно. Новокрещенов крутил головой, отворачивал нос то так, то эдак, но противный водочный дух окутывал со всех сторон, и, чтобы не ощущать его, он вообще перестал дышать, а потом, когда стало невмоготу, со всхлипом втянул отравленный ядовитыми парами воздух и проснулся.
Оказывается, он пил водку во сне! А вот пахло спиртным по-настоящему.
– Вай-вай, утром просыпай! Вай-вай, водочки кушай! – запели в комнате. Окончательно пробудившись и разлепив тяжелые веки, Новокрещенов увидел нависшую над ним толстую физиономию Алика, кривую из-за огромного, иссиня-бордового кровоподтека вокруг левого глаза, но улыбающуюся приветливо краем уцелевших, не расплывшихся после вчерашнего избиения губ. В руках у соседа был расписаный цветами поднос, на котором стояли пиалы с водкой, горкой высились грозди винограда, румяные лепешки и еще что-то восточное, даже на вид тягуче-сладкое, на мелких тарелочках. Рядом, с тюрбаном из нестиранного вафельного полотенца на голове, в растянутой тельняшке и в обвисшем на коленях спортивном трико, приплясывал Ванька, держа над головой, как скрещенные сабли, два шампура с нанизанными на них крупными, с ладонь величиной, кусками зажаренного до красноватой корочки мяса.
– Вай, вай, доктор наш, вставай! – орал немелодично Ванька, умудряясь со смаком жевать – видно, не утерпел, хватанул крепкими зубами кусок с шампура.
– Подавишься, певец… – добродушно проворчал Новокрещенов, сбрасывая с себя влажную от пота простыню. – Что это за ликование спозаранку?
– Празднуем победу над рэкетом! – объявил, уписывая за обе щеки мясо, Ванька.
– Вот они вернутся толпой с помповыми ружьями – тогда и посмотрим, – усмехнулся Новокрещенов и добавил пессимистично: – Перестреляют нас, вот тебе и праздничек…