Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
– Жить они собираются долго… Ишь, разохотились, пустоцветы! Жизнь… ее еще заслужить надо…
А потом понял вдруг, что из-за неизлечимой болезни своей злобствует сейчас, угнетаемый осознанием неизбежного конца, завидует остающимся на этой земле, и пожалел, что обидел ни за что ни про что пожилую женщину, наверняка одинокую и вознамерившуюся, на свою беду, таким вот способом завязать знакомство с неухоженным мужиком, вдовство у которого на лбу написано… И подумал о том, что если бы не Валя, а он умер вдруг тогда, восемь лет назад, жена, тоскуя от неприкаянности, вполне возможно так же вот, как дамочка эта, посматривала бы сочувственно на пожилых мужчин…
«И правильно делала бы! – решил Самохин, чуток поостыв, успокоившись от быстрой ходьбы по тенистой улочке, – человек не должен быть одинок. Если бы не болезнь, он, набравшись смелости, посватался бы к Ирине Сергеевне. Возможно, она бы не отказала ему. Все-таки отставной майор, не пьянь какая-нибудь подзаборная… Она бы перешла жить к нему, Славик, вернувшись из армии, женился. И тоже рядышком, в одном подъезде. Молодые – на работу, а они с Ириной Сергеевной – на хозяйстве, с внуками. Он бы книжки им читал, гулял с ними в парке… А то, что Самохин старше Ирины Сергеевны на двадцать лет, так это по нынешним временам и не так много… Самохину-то шестьдесят только. А Ирине Сергеевне – сорок. С одной стороны, не девочка, с другой – вполне еще, как врачи выражаются, детородный возраст. На Западе, в газетах пишут, даже мода среди женщин пошла – рожать после сорока… Господи! Ведь все можно было бы успеть еще, если бы – права молодящаяся незнакомка, ох как права! – поберег себя в свое время, не связывался с псовой конвойной службой, с тревогами постоянными да ночами бессонными, если б не курил как чумной, питался бы правильно… Но… Поздно!
Он теперь помнил постоянно о злокачественной опухоли, угнездившейся где-то в глубине его грузного, но вполне еще сильного тела. Все чаще смотрел вокруг себя с мрачным злорадством, будто не только он, подточенный метастазами, умирает медленно, а и весь мир, охваченный последним судорожным приступом наркотической эйфории, обезумевший от алкоголя, диких ритмов музыки, содомического смешения полов, стран и национальностей, перерождается в сплошную раковую опухоль.
Самохину лишь хотелось все-таки напоследок дать миру шанс на спасение Славика, потому что таким, как Славик в конечном счете предстоит решать, каким будет будущее планеты.
Размышляя так, он брел по тротуару, а мимо него струился, бурля на перекатах подземных переходов и перекрестков поток безмятежных горожан, и никто из них, судя по выражению лиц, не был озабочен судьбами мира, люди просто спешили по своим делам, радовались погожему дню, растекаясь целеустремленно по лабиринтам большого города.
Еще накануне Самохин записался на прием к заместителю губернатора и теперь мучительно вспоминал, тот ли это Барыбин, что был когда-то парторгом в следственном изоляторе.
Строгий милицейский старшина у входа внимательно посмотрел на одноразовый пропуск Самохина и указал в конец длинного коридора, где находился кабинет приема граждан по личным вопросам.
Раньше, во времена партийного всевластия, Самохин никогда не бывал в этом здании, и теперь поразился тому, какая обветшалость чувствовалась во всем – и в просторном, но пустоватом вестибюле, на высоченном потолке которого не горело половина ламп, и в расстеленных на полу ковровых дорожках с вытоптанными посредине проплешинами, и в унылой череде канцелярских стульев у входа в приемную. Глядя на все это, понятным становилось, что лучшие дни этого главного в области дома, с лепными гроздьями винограда, снопами пшеницы, серпами и молотами на фронтонах, символизировавшими некогда процветание власти, уже позади.
Очередь на прием продвигалась на удивление быстро – то ли сразу, в два счета, решались проблемы, с которыми пришли сюда люди, то ли, наоборот, отказывали всем подряд, не слишком вникая в суть и не обольщая просителей лицемерными посулами.
Когда очередь дошла до него, Самохин шагнул решительно в приемную, назвал пожилой секретарше свою фамилию, и, преодолев тамбур сдвоенных дверей, прошел в кабинет, где за широченным, светлой полировки и абсолютно пустым, как взлетная полоса аэродрома столом восседал Барыбин.
Самохин узнал его сразу, а вот бывший тюремный замполит уставился на вошедшего стеколками очков без всякого интереса.
Барыбин мало изменился за прошедшие десять лет, лишь покрылся розоватым, просвечивающимся на солнце, начальственным сальцем, стал солиднее, тяжелее, да реденькие пегие волосы, зачесанные на темени аккуратно набок, поседели, повылезали с продолговатой, дынькой, макушки, отчего на голове бывшего партработника образовался как бы сияющий серебристо нимб святости.
Рядом, за отдельным столиком, примостился юркий, как мышка, секретарь-мужичишка неопределенного возраста с толстой амбарной книгой. Заглянув туда, он провел пальцем по строчкам и объявил, привстав и зафиксировав на мгновение поклон в сторону Барыбина:
– Заявитель Самохин Владимир Андреевич. Изложить свою просьбу предварительно в письменном виде отказался.
– Слушаю вас, – глядя куда-то поверх головы отставного майора, проронил Барыбин, и секретарь, нацелив авторучку в пудовый талмуд, добавил подобострастно, словно жрец, толкующий для непосвященных знаки, ниспосланные божеством.
– Просим изложить вашу проблему устно, по возможности кратко, по существу. Посетителей много, а ресурс времени у Степана Игнатьевича ограничен.
Понимая уже, что ничего судя по всему добиться здесь не удастся, Самохин все-таки «кратко и по существу» изложил историю Славика, опустив, естественно, все ставшие ему известными в результате собственных изысканий факты.
Барыбин, возвышаясь над мерцающим полировкой девственно-чистым столом, внимал безмолвно, только очки его, бли-ующие желтоватым светом, бериевские какие-то, семафорили предупреждающе и настороженно. В конце рассказа Самохина он снял их наконец и воззрился на отставного майора невооруженным, водянисто-прозрачным взглядом.
– В борьбе с терроризмом, – изрек он хорошо поставленным голосом радиодиктора, зачитывающего судьбоносные постановления правительства, – государственные органы ни на какие переговоры с бандитами не пойдут. Операциями по освобождению пленных военнослужащих занимаются специальные службы федеральных ведомств. Региональные власти не должны вмешиваться в их компетенцию…
– Да не занимается этим никто. Ни федеральные власти, ни ваши… региональные, – закипая, перебил Самохин.
– А вот этого знать вы не можете, – величественно пресек сомнения посетителя Барыбин. – О ходе подобных операций первых встречных, – он уничтожающе посмотрел на Самохина, ясно давая понять, кого имеет в виду, – не информируют. Уверен, что соответствующие органы делают все возможное и необходимое в данной ситуации.
Жалея уже, что пришел сюда, Самохин попытался-таки затеять унылый, тяжелый спор.