Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
Дежурный милиционер вскочил, козырнул неуклюже, едва не сбив с головы краповый берет.
– Ты, Коля, прямо пан Володыевский! – шагнув навстречу, поприветствовал полковника Самохин. – Красивый, высокий, усатый, еще бы тебе саблю вместо папочки в руку – хоть портрет рисуй.
Смолинский глянул неприязненно, буркнул:
– Володыевский маленький ростом был и некрасивый, – а потом напустился на дежурного: – Ты что это, Скворцов, посторонних не гоняешь? Вот он сейчас достанет ствол и бабахнет по твоей дурной башке! Никакой бдительности.
– Дык… они знакомые ваши… С лейтенантов еще, – оправдывался прапорщик.
Самохин вступился, не выдержав:
– Плохо я тебя, Коля, в свое время учил, память на лица у тебя ни к черту. Тренировать надо! Я ж майор Самохин, аль не признал? А может, зазнался, в полковниках-то?
– Самохин? – вгляделся напряженно Смолинский, потом, расплывшись в улыбке, подошел, обнял. – Андреич… Извини, помню науку твою. Не признал – время!
– Да я не в обиде, – сопел, конфузясь от избытка чувств, отставной майор. – Я ж понимаю… Столько лет…
– Дело есть? – смекнул сразу Смолинский. – Пойдем, я как раз в УВД еду, по дороге и потолкуем. – Обернувшись к часовому, наказал строго: – А ты бди! И чтоб муха не пролетела!
Полковник направился к милицейскому «форду», калившемуся на солнцепеке у ворот, и, пискнув сигнализацией, открыл дверцу, предложил:
– Садись, Андреич.
Самохин забрался в душное нутро машины, устроился рядом с полковником, севшим на место водителя, заметил, обмахиваясь капроновой шляпой.
– Часовой у тебя… странный какой-то.
– Угу, – согласился Смолинский, заводя двигатель. – Контуженый. Был в командировке, в Чечне, его там… шандарахнуло. По всем законам, списывать нужно по состоянию здоровья как негодного к службе… Да куда он пойдет? Пенсии нет, инвалидность копеечная, а у него семья, дети. На работу гражданскую не возьмут – дергается, забывает все… Вот пристроили пока дежурным на КПП, а там посмотрим…
– Да уж, достается вам, – посочувствовал Самохин. – Служба тяжелая, преступников уже на танках да на бэтээрах задерживать ездите, а куража нету…
– С куражом теперь туго, – согласился полковник, сняв с головы фуражку и швырнув ее на заднее сиденье. – Чаще так бывает. Выходим на группировку, начинаем братву пасти и, если все нормально получится, похватаем их да по клеткам рассуем – тут самое главное и начинается. Такой прессинг по всем каналам идет, что того и гляди самого рядом с ними посадят. И дело вроде сошьем как надо, и доказательства железные, а судья раз-два – и на свободу их, под подписку. И уже свидетелей, что на суде показания давать должны, нет. Тот передумал резко, тот вообще пропал без вести.
– Суд нынче гуманный, – поддакнул отставной майор. – Но не к жертвам, а к бандитам.
– Был бы гуманный – еще полбеды, он хоть и милосердно, да судит. А у нас – продажный. Мои опера таксу знают, какой судья и по сколько за отмазку преступника берет, а сделать ничего не могут. Оперативную информацию реализовать все равно не удастся. Так и работаем – по верхам. Статистика вроде даже неплохо выглядит, и судебная в том числе. За счет мелочовки, ворья да придурков-убийц ее поправляем. Ты на зоне давно был?
– С тех пор как в девяносто первом на пенсию ушел – ни разу, – сокрушенно вздохнул Самохин.
– Посмотрел бы, кто теперь на нарах сидит. Бомжи, пьянь безработная, наркоши… Серьезных воров – ни старых, ни новых там нет. Если и запихнем кого с трудами великими – так ненадолго. То амнистия, то условно-досрочное освобождение, то помилование.
– Оперативная информация на кого надо все равно накапливается, – многозначительно подмигнул Самохин.
– Накапливается, – согласился Смолинский. – Десять лет уже накапливается – да без толку.
– Может, еще сгодится?
– Может, и сгодится, да что-то не пригождается пока, – хмуро буркнул полковник, выруливая из узкой улочки на широкий проспект, и чертыхнулся, пропуская какого-то «чайника», разогнавшегося на разбитой, с бурыми пятнами ржавчины «Ниве».
– Ты, Коля, небось думаешь сейчас, зачем этот старый хрен пожаловал? – вкрадчиво начал отставной майор. – С просьбой я. Только не знаю, выполнима ли.
– Выкладывай, – кивнул Смолинский.
Самохин покосился на него с сомнением:
– Да уж не представляю, чего вы, рубоповцы, в теперешней ситуации можете…
– Кое-что все-таки можем, – обиженно подтвердил Смолинский. – Ты, Андреич, не крути, говори прямо – наехал кто?
– Вроде того, – согласился тот.
– Ну, это дело поправимое, – оживился полковник. – У нас недавно похожий случай был. Обратился один старичок, из наших отставников. У него шакалы какие-то квартиру вымогали. Дед одиноко жил, ну, братва вычислила и наехала. Мол, пиши дарственную, а мы тебе взамен халупку на окраине города… Я ребят послал, они разузнали, кто да что. Потом собровцы подключились. Ворвались на хату одну, где братки кайфовали, отмолотили крепко, двоих за наркоту закрыли. А главаря ихнего вывезли на мост, в наручники, рессору ржавую к ногам примотали – и в речку…
– Утопили?! – восхитился Самохин.
– Да не-ет, – улыбнулся Смолинский. – Попугали только. После того как он повисел над водой вниз головой, сам в реку побежал. Штаны отстирывать. – Полковник помолчал, потом добавил: – Но лучше бы его, шакала, в зону лет на пять спрятать. Эх, Андреич, нам бы только дали команду! В три дня с организованной преступностью бы покончили!
– Вон Сталин, – подметил Самохин, – он с Чечней-то быстро управился. В неделю усмирил. И, между прочим, почти бескровно. А сейчас уж который год пошел, как мы там кувыркаемся, народу перебили и нашего, и ихнего…