Не все мы умрем
Шрифт:
— А кого же еще! — воскликнул Цецулин. — Вы придете или нет? Я опасаюсь за свою жизнь!
— Еду! — сказал Михаил Анатольевич и бросил трубку.
Цецулин был радостно взволнован. Есть с кем поговорить.
— Пока его нет, я вам все расскажу, — вцепился он в следователя. — Садитесь вот сюда, на этот стул. Если на нем сидишь, ему не слышно.
Смолянинов сел, а старик достал из-под кровати скамеечку и пристроился в ногах следователя, поманил:
— Наклонитесь!
— Зачем, Михаил Иванович? Его же нет дома? — Смолянинову никак не хотелось приближать свое лицо к давно не бритой и седой щетине старика, от кацавейки которого несло потом и луком.
— Говорю вам, наклонитесь! Здесь везде микрофоны, он записывает.
Смолянинов неохотно наклонился, и губы старика, брызгаясь слюной, зашептали ему прямо в ухо:
— У него на балконе тарелка стоит и все слышит. Он ее иногда поворачивает в мою сторону. Я думал, что он в доме напротив молодых женщин разглядывает: сначала купил для них подзорную трубу, а теперь стал подслушивать. Ну, вы понимаете, о чем я говорю? Он не их — он меня подслушивает.
Тут у Цецулина воздух в легких кончился, старик откинулся от Смолянинова и стал дышать со свистом. А Смолянинов протер платком влажное ухо и прочистил его мизинцем. Предстоял второй сеанс связи. Цецулин вздохнул поглубже и опять прилип к следователю:
— Огарков, Мокрухтин, Самсонов и Марья Дмитриевна — это одна шайка!
— Да что вы, Михаил Иванович! — отшатнулся Смолянинов. — Это же ваша жена, — увещевал он старика, вспоминая, как тот натурально всхлипывал прошлый раз, рассказывая о ее смерти.
Старик обнял его за шею и потянулся губами к уху:
— Она мне чужая, чужая! Она больше любила Самсонова, чем меня. А брату своему из нашей пенсии деньги на водку давала.
— Какому брату? — нахмурился Смолянинов.
— Тихо! — зашипел Цецулин. — Огаркову. А почему она Самсонова так любила? Потому что тот устроил того на радиозавод. Понимаете?
— Значит, Огарков — брат Марьи Дмитриевны Волковой? Родной?
— Еще какой родной! Роднее меня.
— Так. Это выяснили. Теперь Самсонов. Кто, кого, куда и зачем устроил?
— Тихо! Этот гад хотел отбить у меня жену, и поэтому он устроил того гада к себе на радиозавод. Этот гад был там главным инженером.
— Подождите, подождите. Ему же восемьдесят пять лет!
— Правильно. А до этого был главным инженером. И когда Огаркова выгнали за пьянство с лампового завода, Маша ходила в комнату этого гада и плакала там два с половиной часа. Я специально засек время — вот по этим часам, — показал Цецулин на стенные часы-ходики с гирями.
Смолянинов пригляделся: часы в виде кошачьей морды, и глаза ходят в такт маятнику: туда-сюда, туда-сюда. И глаза Михаила Анатольевича от всей этой белиберды забегали туда-сюда, туда-сюда.
— Но почему вы все-таки считаете, что это одна шайка?
— А что же еще? Вначале из комнаты этого гада идет дым. Ну такой, как в церкви. И пахнет он… в общем, приятно.
— Канифолью? — Михаил Анатольевич вспомнил, как Самсонов паял.
— Да-да-да-да-да. Канифолью. Именно. Потом музыка играет. — И Цецулин попытался изобразить мелодию, но ничего не вышло. — А потом пришел Мокрухтин. И оба они слушали музыку. Мокрухтин ушел, пришел Огарков. Они опять слушали музыку. А после Огаркова туда моя Маша бегала. Вот я вам и говорю: одна шайка. Маша умерла, Мокрухтина убили, Огаркова убили, и этого гада скоро убьют.
В это время в прихожей стал открываться замок.
В коридоре появился Самсонов, нагруженный гнилыми апельсинами в авоське.
Увидев следователя, смутился.
— Сергей Васильевич, — сказал Смолянинов. — Зачем к вам приходил Мокрухтин и для чего вы с ним слушали музыку?
— Я пытался ему доказать, что музыка — это набор частот.
— Хорошо. Тогда какая связь между запахом канифоли, музыкой и визитом Мокрухтина?
— Он попросил меня отремонтировать плеер. Были посторонние шумы.
— А Огарков зачем после этого приходил?
— Денег просил на выпивку. Узнал от Марьи Дмитриевны, что я получил за ремонт деньги, и пришел.
Смолянинов вздохнул. Теперь старику он не верил.
— Сергей Васильевич, вы в прошлый раз говорили, что боитесь. Ведь убили Марью Дмитриевну, Огаркова и самого Мокрухтина. Не лучше ли будет, если вы мне все расскажете?
Самсонов вздрогнул, лицо и лысина его пошли розовыми пятнами; было видно, старик разволновался. Действительно, мысли его стали путаться, но он сделал над собой усилие и опять собрал их в стройный ряд:
— Молодой человек, если я вам даже и расскажу, вы мне все равно не поверите.
— Почему не поверю? — возразил Смолянинов. — Я даже это запротоколирую. — Он достал из папки бланк и приготовился писать.
— Мокрухтин пришел ко мне и попросил сделать устройство, которое распознавало бы определенную мелодию.
— А Мокрухтин как-нибудь объяснил, зачем ему нужно такое устройство?
— Объяснил.
Михаил Анатольевич аж замер, боясь старика спугнуть.
— Не так давно он купил на Северном флоте списанную подводную лодку. Сейчас он держит ее под водой, чтобы не украли. Но как только он подойдет к набережной и включит плеер, подводная лодка должна всплыть. Для этого ему и нужно такое устройство.
Смолянинов отложил ручку:
— Сергей Васильевич, но это же полный бред!
— Технически это вполне осуществимо. Я ему сделал такое устройство. А Огарков его установил.
— На подводную лодку? — Смолянинов еще раз переспросил, но Самсонов был тверд:
— На подводную лодку.
— И после этого его убили, — подсказал Михаил Анатольевич, пытаясь сбить старика с бреда. — Вы не улавливаете связи?
— Улавливаю. Лодка-то атомная! Он от радиации погиб.
«Тяжелый случай, — подумал Смолянинов. — Как же его вразумить?»
— А где стояла эта лодка?
— В Нагатинском затоне. Утром Огарков уехал, а вечером вернулся. Я его спросил: работает? Он мне ответил: работает!
Старик умолк и опустил голову.
Глаза Михаила Анатольевича забегали, как у кота на ходиках. За что тут зацепиться? Как найти в этой куче навоза жемчужное зерно? И он, как вполне здоровый человек, зацепился за вполне осязаемую вещь: плеер. И глаза остановились.
Из квартиры Мокрухтина он принес старику карманный плеер «Sanyo».