Не все мы умрем
Шрифт:
— Его вы чинили?
— Его. Я там заменил конденсатор. — И Сергей Васильевич написал на бумажке его емкость.
Уже легче. Если отправить плеер на техническую экспертизу, там сразу определят: был ремонт или нет. Если был, то выстраивается вполне логическая цепочка, которую Сергей Васильевич изложил с самого начала, пока еще не тронулся: приходил по-соседски Мокрухтин, попросил починить магнитофон, послушали музыку, то есть проверили, как работает, — все понятно.
— Сергей Васильевич, подпишите, пожалуйста, протокол.
«Но при чем здесь подводная лодка? Да ни при чем! Стоило мне упомянуть об убийствах, как старик понес ахинею.
Михаил Анатольевич ехал в Чертаново к Зинаиде Ивановне и по дороге мучился угрызениями совести. Уж так устроен интеллигентный человек! Смолянинов не хотел признавать очевидное и искал оправдание своему поступку. Михаил Анатольевич убеждал себя, что к Зинаиде Ивановне мчится на «шестерке» не Михаил Анатольевич, а старший следователь межрайонной прокуратуры Смолянинов, и поэтому впереди его ожидает не свидание, а допрос. Когда он добрался до метро «Южная», то почти убедил себя в этом.
Зинаида Ивановна жила у подруги, а подруга — у мужа. Свою квартиру подруга не сдавала, потому что боялась, что покинула ее ненадолго, так как муж был третьим и она могла не сойтись с ним характером в любой момент. Зинуля могла жить в ней сколь угодно долго, но до этого самого момента. Только цветы пусть не забывает поливать. Зинаида Ивановна не забывала. Лишь горшочки с цветочками переставила, как ей нравится.
Переступив порог квартиры, Михаил Анатольевич попал в настоящий зимний сад. По всем углам в огромных керамических горшках стояли диковинные растения. Некоторые походили на деревья с толстыми сочными маленькими листочками, другие скорее напоминали кактусы, но без иголок, а настоящие кактусы цвели розовыми и белыми граммофончиками. В клетках пели канарейки.
Зинаида Ивановна пригласила следователя присесть в кресло рядом с чем-то типа осоки, с длинными и острыми, как сабли, листьями. Смолянинов оглядывался, не узнавая квартиру, в которую отвозил Зинаиду Ивановну. Все было то же, и все изменилось; все изменила красивая женщина, стоящая перед следователем с подносом в руках.
На журнальном столике появился кофейник, две чашечки, сливки, сахар и его любимое — уже любимое! — печенье.
— Вы хорошо устроились, Зина.
Женщина мимолетно улыбнулась, разливая черную пахучую жидкость.
— Спасибо. Чем я могу вам помочь? — спросила Зинаида Ивановна, опускаясь в кресло напротив.
— Даже не знаю, как сказать. Был у стариков на этаже Мокрухтина и наслушался такого, что голова пухнет.
Зинаида Ивановна вскинула на него глаза. Она испугалась: если мужчина не знает, как сказать, то это что-то неприличное; если не знает, как сказать ей, то ее и касается. У женщины мелко затряслись руки, и она поставила чашку на столик, чтобы не разлить.
— Извините, если я спрошу у вас глупость. — Михаил Анатольевич очень осторожно подбирался к интересующей его теме, боясь, что женщина примет его за ненормального.
Зинаида Ивановна заранее начала краснеть.
Михаил Анатольевич поставил чашку на блюдце.
Зинаида Ивановна вцепилась в подлокотники кресла.
Михаил Анатольевич подыскивал нужные слова и не находил.
Зинаида Ивановна судорожно вздохнула.
Михаил Анатольевич прокашлялся и, не отрывая взгляда от чашки, спросил:
— Вы ничего не слышали про атомную подводную лодку, которую купил Мокрухтин? — сказал он и поднял глаза на женщину.
Кровь отлила от лица Зинаиды Ивановны, она страшно побледнела, а глаза округлились до такой степени, что в ее расширившихся зрачках Смолянинов разглядел себя в кресле, осоку рядом и гобелен за спиной. Потом изображение заколебалось, начало расплываться, и из прекрасных глаз Зинаиды Ивановны, Зиночки, полились слезы.
Смолянинов даже растерялся. Такой реакции он не ожидал. А когда опомнился, все пошло своим чередом: пересел поближе, успокоил, пожалел, приласкал, поцеловал, погладил, обнял, сильнее обнял, еще сильнее…
— Волшебник, — шепнула она, когда все было кончено.
Хорошенькая головка Зиночки лежала на плече Михаила Анатольевича, а теплые губы ее шевелились, щекоча шею:
— Ты не представляешь себе, как я испугалась!
Чмок.
— Атомная подводная лодка!
Чмок.
— Это же государственная тайна!
Чмок.
— Это же ФСБ!
Чмок.
— Меня бы точно тогда отправили в Лефортово!
Чмок, чмок, чмок.
— Эти старики ненормальные!
— Я тоже так думаю, дорогая, — тут же согласился Михаил Анатольевич и опять успокаивающе-возбуждающе погладил Зинаиду Ивановну…
Вставать с кровати и покидать объятия дорогой ему женщины не хотелось, но стрелки часов неумолимо приближались к концу рабочего дня. Но и в этом случае Михаил Анатольевич нашел решение. Дело ведь не в прокуратуре, а в жене. Дотянувшись до радиотелефона, он снял трубку, набрал номер и услышал редкие гудки — дома никого не было, что Смолянинова нисколько не удивило: его жена в такое время приходила крайне редко. Вот и решение: периодически звонить, если свободно — лежать дальше, если пришла — задержался на работе, сейчас выезжает. Он не заметил, что его уже не волновало, о чем подумает жена и что она сделает.
Глава вторая
Как только сожгли «Оку», мужчины разошлись в разные стороны и возвращались на дачу порознь: Герман своим ходом, а Антон поехал сначала в город за «Москвичом» и уже на нем должен был вернуться в Томилино.
Сойдя с электрички, Герман направился знакомой дорогой к дому, пытаясь представить себе, что в данный момент делает его пленница. В том, что Евгения Юрьевна обшарила все вплоть до чердака, он не сомневался.
Эта игра в кошки-мышки его необыкновенно забавляла. Нет, конечно, это была не игра, скорее это был тест на выживание. Он забросил ее на остров в океане, как Робинзона Крузо, оставив черного водолаза в качестве Пятницы. Мало кто может успешно действовать в навязанных ему обстоятельствах. А Евгения Юрьевна могла, в чем он уже успел убедиться. Хлоп зелеными глазищами, хлоп — и Лентяя она почти любит.
А зачем пионерский костюмчик? Герман улыбнулся, вспомнив искры, сыпавшиеся из ее глаз, но на лице при этом было детское игривое выражение.
Он открыл еле заметную калитку в заборе. Мужчина ступал бесшумно, как привык передвигаться, легкой и пружинящей походкой. Шел он сейчас не по тропинке, а по траве, скрадывающей его шаги. Услышав приглушенное рычание водолаза, Герман замер, насторожился. Пес на его появление никогда рычанием не реагирует. Мужчина обратился в слух. С другого конца сада до него долетал негромкий женский голос: