Не все мы умрем
Шрифт:
— Кто заказал убить Болотову, мразь?
— Вы не имеете права! — заорал Авдеев. — В таком тоне… я буду…
Кувалдин со всему маху дал кулаком по красивой ламинированной поверхности рабочего стола главврача, и толстая столешница не выдержала, кулак провалился в дырку.
Вот это удар! Глаза Авдеева выпучились и остекленели. Враз настала тишина. Шатен перегнулся через стол и схватил Авдеева за галстук. Виктор Семенович захрипел.
— Где архив Мокрухтина? — чуть отпустил удавочку Храпцов.
— Вы не следователи! — завизжал от страха Виктор Семенович, едва получив кислород.
— Какой ты догадливый! — хмыкнул Храпцов и вырвал телефон из розетки. — Так где архив?
— Не знаю! — извивался Авдеев, пробуя носком ботинка дотянуться до кнопки сигнализации.
Следователь Кувалдин одним ударом припечатал главврача вместе с креслом на колесиках к стене. Удар получился такой силы, что посыпалась сверху штукатурка, а Виктор Семенович захрипел и согнулся пополам.
— Потише, — предупредил коллегу шатен, — загнется, чего доброго. Сначала из него надо все дерьмо вытрясти.
Соколов слушал происходящее, сидя в машине, и когда понял, что Авдеев может загнуться, решил вмешаться в процесс дознания.
На пороге кабинета главврача появилась худая высокая фигура Великого инквизитора. Он брезгливо улыбался.
Виктор Семенович Авдеев, облитый холодной водой, понемногу приходил в себя, но сознание прояснилось не до конца, а до определенного предела: где-то в укромном уголочке еще жили его любимые Гойя, Эль Греко и «Испанская баллада». И стоило только ему это вспомнить, как перед ним из дали веков возник Великий инквизитор, точь-в-точь с картины гениального испанца, не хватало лишь бороды, усов и круглых очков. В остальном — вылитый ОН. Авдееву почудилась в руках вошедшего хоругвь испанской инквизиции, и его губы зашептали, читая надпись:
EXURGE DOMINE ЕТ JUDICA CAUSAM TUAM.
Шатен наклонился к нему, пробуя разобрать слова, но ничего не понял:
— По-моему, крыша поехала. На иностранном бормочет.
Образ Великого инквизитора расплывался перед Авдеевым в тумане Средневековья, он не видел уже ни лица его, ни сутаны, да разве можно разглядеть сквозь мглу веков, что там в Испании делается? У Великого инквизитора шевелились губы, и Авдеев читал по ним, что ему хотелось.
— Оставьте грешника в покое, — торжественно произнес Великий инквизитор. — Я буду беседовать с ним, как друг. Сын мой, где архив почившего в бозе Мокрухтина?
— Ваше преосвященство! — с готовностью воскликнул Авдеев. — Я знаю, что архив есть, но не знаю, где он.
Заплечных дел мастера рванулись было к грешнику, но Великий инквизитор царственным жестом руки остановил их.
— Говорю это вам как истинный сын Святой Римской церкви, — заторопился Авдеев. — Верую в Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святого. — И неверной рукой он перекрестился, как и положено в Испании, — слева направо.
— Хорошо, сын мой. — Губы Великого инквизитора растянулись в тонкую, как ниточка, улыбку. — Ты можешь спастись от костра, если поможешь Святой Римской церкви найти архив. Тогда на тебя снизойдет милость Господа. Мы ограничимся лишь санбенито.
Авдеев возвел очи горе. Он вспомнил одеяние, нечто вроде смирительной рубашки, расписанное чертями для устрашения еретиков. Санбенито — это еще не костер. У него есть шанс. Только надо отговориться, запутать трибунал.
— Святой отец! — засуетился он. — Я хочу вам помочь, только не знаю — как? Подскажите!
— Очень хорошо! — Дымка веков несколько рассеялась, и Великий инквизитор стал виден более отчетливо. Он сидел в кресле, а по бокам стояли подручных дел мастера с щипцами в руках. — Начнем по порядку. Состоишь ли ты в законном браке, или живешь во грехе?
Вопрос был несложным; правда, Авдеев не понимал, зачем нужно трибуналу задавать такие, не имеющие никакого отношения к делу, вопросы, но поспешил ответить:
— Состою в законном браке.
— А твой брак освящен Римской церковью?
— Нет, — сознался подсудимый.
— Значит, ты солгал! — Губы Великого инквизитора злорадно улыбались.
Авдеев понял: его уличили, поймали с поличным, — и заерзал, словно уже сидел на раскаленной сковородке.
— Я не солгал, — пробовал он оправдаться, — так получилось.
— Вы верите в это? — обратился председатель трибунала к своим подручным.
— Ни боже мой!
— Любовь Господа нашего Иисуса Христа, конечно, безгранична, но мы не можем позволить пользоваться ею всяким еретикам, прикрывающим свои плотские мерзости словами о Всевышнем.
— Я ничего не прикрываю, я перед вами открыт.
— А не потому ли твой брак не освящен Римской церковью, что ты вожделел и других женщин? Перечисли их имена!
Авдеев побелел, как стены его медицинского кабинета.
— Рита, Лида, Настя, Катя, Женя… Ваше преосвященство, я не помню всех, — взмолился он.
— Женя? — насторожился святой отец. — Евгения Юрьевна Смолянинова? — Губы Великого инквизитора сосредоточенно подобрались.
Такой дамы в Испании Авдеев не знал, но боялся, что если он ответит отрицательно, то за него примутся двое подручных с щипцами, а если скажет неправду, может, удастся выкрутиться. И он солгал себе во спасение:
— Донна Смолянинова принадлежит к высшим кругам испанской знати, — и опустил голову, чтобы его глаза его же и не выдали.
— Вот как! — хмыкнул председатель трибунала. — А кто же тогда Барсуков?
Само собой у Авдеева получилось:
— Дон Барсуков с доном Мокрухтиным собирали пожертвования на реконкисту.
— Где же эти пожертвования? — заинтересовался Великий инквизитор.
Авдеев заволновался, тяжело задышал, на виске вспухла синяя жилка, кровь прилила к лицу, но он смолчал.
Великий инквизитор потянулся и ладонью плашмя несколько раз дал Авдееву по темечку — мол, молчать не надо, надо говорить, — но у того скорее от страха, чем от боли, потемнело в глазах. Авдеев закачался: