Небеса Перна
Шрифт:
Он услышал свист, задумался на мгновение и тут увидел двух мрачных типов, которые вкатывали во двор две большие бочки.
— Вот то, что вы заказывали, мастер Тавгурталл, — проговорил тот, что был постарше, ставя бочку в угол возле правой двери.
Как это похоже на Шпильку — искорежить его имя до неузнаваемости! Тагетарл ограничился тем, что кивнул старшему оборванцу. Второй мужчина, выглядевший таким же оборванным и грязным, как и первый, поставил свою бочку по другую сторону от входа.
— То, что вы просили, — с этими загадочными словами оба и ретировались.
— Как я и говорил, Марли, — продолжал Тагетарл прерванный разговор, постукивая по распечатке, чтобы добиться от ученика полной сосредоточенности
Он пытался погрузиться в ежедневные обязанности: составил несколько заказов на бумагу мастеру Бенелеку, проверил работу двух девушек-переплетчиц, удостоверился’в том, что Деларт режет кожу достаточно экономно, что Уил обрезает края страниц очень аккуратно и ни разу еще не попал себе по пальцу чрезвычайно острым лезвием широкого ножа. Тагетарл невольно подумал о том, что можно забрать нож и использовать его против Очистителей нынче ночью — или в любой момент, когда они решат напасть на цех.
Во время очередного обхода двора он заметил, что Ола часто слетает с крыши и заглядывает в кухонное окно: она явно проверяла, где находится Рошинн. Тагетарл не сказал Рошинн о том, что, возможно, им предстоит пережить нападение: сегодня она была такой счастливой и скорее всего не вспоминала ни о каких своих дурных предчувствиях. Кроме того, сегодня ей нужно было проверить и вычитать крайне сложное руководство для кузнечного цеха. На крышах было столько файров, что Тагетарл не мог разглядеть среди них бледно-золотую Бисту; впрочем, маленькая королева, похоже, в пронырливости не уступала своему хозяину. Файры, расположившиеся погреться на крышах, были, судя по всему, дикими. Или все-таки нет? Наверняка Тагетарл не знал, а поразмыслив, решил, что это не имеет особого значения. Файры — существа непостоянные.
Есть ему не хотелось; кроме того, он уже представил себе, как будет браниться Рошинн, узнав, что он не предупредил ее об опасности, грозящей цеху. Обычно он рассказывал ей все. Но, с другой стороны, зачем ей тоже волноваться весь день? Ей нужно сосредоточиться на руководстве: сам Тагетарл был просто не способен заниматься сегодня корректурой. Помощников Шпильки он не видел, равно как и самого Шпильки в каком бы то ни было обличье. Он не знал, стоит ли в конце дня переносить бумагу, которая пойдет в работу завтра, из кладовых в цех, как он делал обычно. Однако, с другой стороны, будет ли кто-нибудь следить за тем, выполняет ли он все свои ежедневные обязанности? Он поглаживал деревянные рамы и двери, но не видел и не ощущал никакой разницы с тем, что было прежде, как не видел и покрытия из удивительной огнестойкой субстанции.
То, что никто не пришел в его кабинет с новой работой, с одной стороны, встревожило его, но с другой — даже принесло некоторое облегчение. Как отличить Очистителя от обычного мужчины или обычной женщины? Они отличались только направленностью мыслей, только своей, самими ими избранной, миссией: не дать другим права выбора и уничтожить все полезные новые вещи, которые уже используются сейчас. Игипс сделал доступным большой объем знаний; часть этой информации была искажена или утрачена за многие Обороты, так что ее непросто было разыскать в Архивах. То есть Игипс оказал всем цехам неоценимую помощь. Любой человек, умеющий думать, понимал, что некоторые добавления к тому, что уже имелось на Перне, весьма полезны — как, например, печатные станки. Однако мастер-печатник не заставлял никого покупать или читать свои книги: люди делали это сами. Предки знали и использовали множество самых разных процессов и вещей; все это требовало массы труда и времени, так что вряд ли кто-то стал заниматься воссозданием вещей, в которых не было насущной необходимости. Как говорила Менолли — а Тагетарл знал, что мастер-арфист Сибелл зачастую разделяет ее точку зрения, — не все новое означает лучшее. Однако люди должны сами решать, какие новшества принимать, а какие — нет:
Откуда-то донесся свист — музыкальная фраза из пяти нот, которая, как сказал Шпилька, должна была служить предупреждением об опасности. Тагетарл огляделся по сторонам, но так и не смог понять, откуда доносится свист. Он повернулся к главным воротам, стараясь взять себя в руки. Он, мастер Тагетарл, который никогда ничего не боялся и никогда не забывал ни одной мелодии или текста, сейчас почти оцепенел от страха и отвращения. Что он должен говорить? Что он может сказать тому, кто пришел сюда, чтобы разрушить его дом? По дороге мимо цеха проходили какие-то люди. Потом в ворота вошел человек с рисунка Шпильки: на левой руке у него не хватало фаланги пальца, а на лбу был зигзагообразный шрам, почти скрытый вязаной шерстяной шапочкой. Мгновение человек стоял, оглядывая сощуренными глазами двор, причем на лице его было пренебрежительное выражение, а губы кривились в гримасе презрения, словно, подумал Тагетарл, он только и ждет того момента, когда можно будет разрушить строгий порядок, царящий в цехе печатников.
— Добрый вечер, — проговорил Тагетарл так любезно, как только мог, и потянулся за книгой, которую положил на бочку.
— Пришел за книгой. Вы сказали — неделя. — Голос мужчины звучал так, словно он не верил в это обещание мастера-печатника. Голос его звучал ровно и монотонно, отчего впечатление, что книга была лишь предлогом, только усиливалось.
Он не улыбался и словно бы прятал зубы. На рисунке Шпильки этой детали не было; не передавал рисунок и запаха, исходившего от мужчины: застарелого запаха пота, костров и навоза. Одет он был вовсе не так, как одеваются горцы: его черная кожаная куртка и такие же штаны выглядели совсем новыми, как и ботинки, покрытые дорожной пылью. Мужчина прошел во двор; Тагетарл последовал за ним, пытаясь всунуть ему книгу и поскорее выпроводить его прочь.
— Это будет стоить три марки, — сказал Тагетарл, удивляясь тому, как ровно прозвучал его собственный голос.
Является ли Шрамолицый главой Очистителей? Выглядел он так, словно пришел сюда, чтобы провести последнюю разведку перед нападением. Тагетарл все-таки сумел остановить его, сунул ему книгу и протянул руку:
— Три марки.
Порывшись в кармане куртки, Шрамолицый положил в ладонь Тагетарла две марки и две полумарки, все — со знаком цеха ткачей.
— Марки цеха ткачей для вас достаточно хороши, мастер арфистов? — спросил он.
— Мастер-печатник, — автоматически поправил его Тагетарл. — Марки цеха ткачей прекрасно обеспечены!
Скорлупа и Осколки! Чего добивается этот человек? Хочет спровоцировать столкновение? Или распустить слух, будто цех печатников не принимает марки цеха ткачей?
Шрамолицый взял «Баллады» из рук мастера Тагетарла, как иной человек взял бы что-нибудь грязное или отталкивающее. Тагетарл, который любил книги настолько, что иногда даже расставался с ними с трудом, изо всех сил стиснул в кулаке истертые марки. Еще немного — и он вырвал бы книгу из его рук. Шрамолицый, не глядя, запихнул книгу в карман куртки.
— Мастер-печатник, — со странной усмешкой проговорил он, — вы сейчас заняты?
Он все время бросал короткие оценивающие взгляды по сторонам — на цех, на двор, на учеников, наводивших порядок. Потом его взгляд ненадолго остановился на тяжелых деревянных створках внешних ворот, и губы его дернулись.
— Да, занят, — признал Тагетарл, думая только о том, как бы спровадить нежеланного и подозрительного гостя.
Он услышал, как по дороге грохочут колеса телеги, и мгновением позже телега въехала во двор цеха: с телеги падали соломинки — на ней, обложенные соломой, стояли мехи с вином. Тагетарл прекрасно знал, что не заказывал ничего у своего местного поставщика, и собирался было сказать об этом, когда вспомнил, что говорил ему Шпилька.