Небесные
Шрифт:
Каждые несколько часов возвращались следопыты, докладывали, как продвигаются дела с поисками. Расчет, что удастся найти пропажу по весу, не оправдался: дожди смыли все следы, даже самые глубокие. Тучи над Амшером не расходились, накрыли плотной, льющей ледяные слезы пеленой, от которой дубела кожа. По городским улицам и площадям безостановочно сновали телеги с трупами - их вывозили и хоронили за стенами. В одном из районов появилась угроза эпидемии, но быстро среагировавший министр здравоохранения не дал ей разойтись. Амааль с возрастающим страхом ждал холодов: если летом риссенцы хоть как-то кормились на полях и в лесах, то с наступлением морозов им оставалось надеяться лишь на милость пустой казны. Были заключены
А между тем холодало. Спрятался внутри сакри таль, тонкая и нежная кожица скрылась за жесткой и непривлекательной. Весной он распустится вновь, паразитом питаясь соком хозяина, выставляя на показ благоухающие побеги. Забились по подводным норам плотоядные водяные, впали в спячку, обняв сильные конечности. Выползли первые формы Чего-Угодно. Чтобы пережить морозы, они всю зиму будут потворствовать чумазым ребятишкам, и тайно стекут, когда распустится первый ходж. Министр финансов помнил, как плакала Коэн, когда от нее сбежал ее первый Что-Угодно. Чтобы успокоить сестру, Хард не придумал ничего лучше, как научить ее махать деревянным мечом. Амааль хмыкнул, вспомнив, сколько всего было тогда перебито в доме. Простолюдинки, из тех, кто служат господам, собирают по полям застывших цикари: переворачивают комья земли, расковыривают груды камней, потрошат сухие стебли. Поближе к теплу, человеческим жилищам стягивались бродячие семена. Амааль велел найти и выкинуть их все до единого - не дай Ярок прорастет под крышей. Окутанная воздушным облаком пара, прибыла делегация Мираска, для обсуждения сотрудничества на железных рудниках. Их встречал Садор.
Обозы как в воду канули. Сведения доходили реже, в поисках зацепок люди Амааля заходили все дальше и дальше. Когда один из искателей не вернулся, министр велел сворачивать поиски: следовало искать другой выход. И Амааль направился к Юну.
– Мне известна причина, приведшая вас ко мне, господин министр, - встретил его старик, - и я чувствую стыд за то, что не в силах вам помочь. Мой ум и моя изобретательность остались во власти минувших дней, и рядом с молодыми я чувствую себя безнадежно отставшим.
– Не стоит так говорить, господин Юн, ваши мысли и ваши глаза острее, чем у кого бы то ни было в Амшере. Я лишь пришел спросить - быть может, что-то лежит под самым моим носом, а я настолько близорук, что не в состоянии заметить этого сам. Быть может, что я иду по верному следу, но что, если ошибаюсь? Что, если нить красного цвета вовсе не от красного клубка?
Амааль напряженно всмотрелся в морщины напротив. Вот и высказал свое опасение.
– На то, что я вам сейчас скажу, не требуется много ума: почему бы вам самим не убедиться? Проверить, что красное есть красное, а... синее есть синее?
– Сейчас у меня нет ни власти, ни сил, чтобы играться с клубками. Я как тот крюколап, которому хозяин запретил резвиться с пряжей.
Юн заговорщически наклонился:
– А вы покатайте ее, когда хозяин не видит.
"А вы покатайте ее, когда хозяин не видит". Эти слова раз за разом прокручивались перед мысленным взором Амааля. Простой совет одновременно и пугал, и приводил в восторг. Не то, чтобы министр всегда придерживался правил, но сама идея о том, чтобы творить что-то за спиной Его Величества... Однако, следовало признать, что именно король временным отстранением связал придворного по рукам и ногам. Если Амааль хочет найти виновного, у него нет иного выхода, кроме как действовать в обход.
Обращаться к Рахману министр не стал. Отобрал троих верных людей и, не мешкая, покинул Амшер. Пользуясь оставшимися привилегиями, велел открыть ворота, растворился с людьми на мерзлой дороге.
Они двигались весь вечер напролет. На ночь остановились на прохудившемся постоялом дворе, оказались единственными постояльцами. В трактир то и дело просачивались голодные кособокие фигуры, слезливо просили хозяйку накормить в долг. Амааль видел, что здесь и кормить нечем, но хозяйка, замахиваясь на попрошаек, с грохотом выставляла на грязные столешницы щербатые миски с горячей водой и плавающими в ней сухими листьями. Когда уже собирались подниматься наверх, дверь открылась, впуская группу мужчин. Те настороженно уставились на министра и его сопровождающих, притулились в уголке. На всякий случай Амааль выставил наверху дежурных.
С рассветом тронулись дальше. Как бы Амааль не подгонял лошадей, о бдительности не забывал. Крупные селения объезжали стороной, дороги выбирали малоприметные, больших собраний людей сторонились. Один раз дорогу перекрыли. Амааль заметил выставленную охрану из мужиков издалека, но заметили и их. Министр знал, что их ждет - "Если на лошади, значит господин", - поэтому принялся разворачиваться. В их сторону уже бежали, мрачно, насупленно, небыстро - голод отнимал силы, но добраться не успели. Пришлось преодолевать несколько миль стылой грязи, копыта скакунов увязали в земляном болоте, выдергивались с потугой и чавкающим звуком. Под одним из амаалевых спутников шарахнулся конь, едва не наступивший на мертвого, покрытого слизью и листьями кашрика - забрался в поисках жертвы так далеко, что не успел вернуться в убежище. Выставленные острые сучья хватали за одежду, рвали кожу на лице. Амааль обратился к ним с просьбой, но теплого дыхания в ответ не получил - не услышали. Миновали деревню. Быстрого взгляда хватило, чтобы понять - жителей здесь больше не осталось. Из закопченных труб не поднимается дым, кое-где двери нараспашку, пусты огороды и коровники. Крыша и бок одного из больших домов черны от пожара - подожгли напоследок зажиточного соседа. На просеке наткнулись на крестьян: дети, женщины и старики. Взрослых мужчин среди них министр не увидел, но на всякий случай близко не приближался. Однако, и его со спутниками опасались не меньше.
– Не гневайтесь, господин, - просипел старик с кустистыми бровями, - зла не несем, от зла бережемся, Яроку кланяемся. Нет ли у вас чего поесть? Шестой день в пути, оголодали совсем, детей жалко.
Министр обвел взглядом тусклые лица, зацепился за красивого мальчонку, уставившего на страшного путника большие выразительные глаза. Цеплялся худенькими ручками за материны колени. Женщину шатало. С мольбой смотрела, прижав к себе других детей.
– Откуда путь держите? Из какой провинции?
– Из вольных мы. Освобожденные.
– Отчего ж тогда покинули дом?
– Так как нам там оставаться, господин, когда вокруг грабят и насилуют? Отобрали всю скотину, урожай, увели сынков. Только и делали, что приходили, кормились да уходили, а нам и самим есть нечего. Господин, нет ли у вас краюхи хлеба? Детей жалко.
Амааль обернулся к спутникам, те покачали головами: выскакивали наспех, сломя голову помчались Ярок знает куда, малость успокоили животы горячей водицей да снова в путь. Завалящей корочки и то нет. Жадные взгляды пеших перехватили молчаливый диалог. От них отошли.
– Вот что, - откашлялся Амааль, - куда идете?
Но старик, потерявший к всадникам всякий интерес, уже тяжело развернулся, махнул рукой, возобновляя движение. Медленно, тягуче долго процессия свершала первый шаг. Скрипнули колеса на единственной телеге, утонули по колени детские ножки, воткнулась в нутро почвы палка.
– Стойте! Да стойте же!
Министр жестом подозвал одного из своих, отдал указание, обернулся к ждущим вольным.
– Он проводит вас к человеку по имени Карх. Карх даст вам пищу и кров. Делайте все как он скажет. Больше я ничем не могу помочь.