Нечто из Рютте

Конофальский Борис

– Ведьма звала его господином, – говорила Агнес.

– Ты мне это уже рассказывала. А где она сама, знаешь?

– Нет, знаю, что далеко. Не вижу ее и не слышу.

– Ушла, значит, – задумчиво произнес солдат, – может, и господин ее ушел?

– Может, – пожала плечами Агнес.

Волков видел, что почему-то девочка не любит рассказывать о том, что видела в шаре. Каждое слово приходилось тянуть из нее клещами. Наверное, потому что девочка стеснялась, поэтому он и не позволял никому присутствовать при этих разговорах, кроме монаха. А монах сидел рядом и слушал.

Он всегда молчал, когда коннетабль говорил с Агнес. А на этот раз он произнес:

– Значит, мы больше никого не знаем, кто мог бы указать, где прячется вурдалак?

– Я не знаю, – сказала Агнес, – шар не показывает.

– А как же вы узнали про ведьму до того, как к нам попал шар? – продолжал спрашивать монах.

– Сыч видел, как ее сынок принес письмо трактирщику, а трактирщик написал письмо в замок. Видимо, к молодой госпоже.

– А шар не говорит о госпоже Хедвиге ничего? – не отставал брат Ипполит.

– Говорит, – недовольно ответила Агнес. – Говорит, что наш коннетабль мечтает о ее заднице.

– Что? – Волков нахмурился и глянул на девочку.

– Стекло говорит, что вы и во сне, и наяву алчете госпожу Хедвигу, – сказала Агнес.

– Прикуси-ка язык, – велел Волков. – Разговорилась.

– А еще что шар показал про нее? – продолжал монах.

– Больше ничего, – ответила девочка.

– Я не алчу госпожу Хедвигу, – сказал солдат.

– Мне и монаху можете врать, – резонно заметила Агнес. – Да и себе можете врать, а вот стеклу вы не соврете! Вы о ней все время думаете. И про приданое думаете. У вас все мысли только, что мертвеца поймать и на ней жениться.

– Прикуси язык, – сухо повторил коннетабль, холодно глядя на девочку. – Ишь, разговорилась. Слушаю тебя, пока вурдалака не поймали. А как поймаю, пойдешь в трактир лавки за пьяными мыть. – Лицо девочки сразу переменилось, она заметно испугалась.

– Простите, господин.

– Повтори-ка, – сказал солдат.

– Простите, господин.

– Как ты меня называешь?

– Господином.

– И не забывай об этом.

– Да, господин.

Монах, пытаясь замять неловкую ситуацию, продолжил:

– Значит, у нас есть подозрения, что госпожа Хедвига получила письмо от мертвеца?

– Вряд ли от него… Скорее, письмо было от ла Реньи, – ответил солдат.

– А ведьма точно знала о вурдалаке? – вслух размышлял монах.

– Агнес так говорит, – сказал солдат.

– Стекло так говорит, – поправила его Агнес.

– Да, стекло… – задумчиво произнес Волков, – хотя всякое быть может. Мне такие мысли о госпоже Хедвиге самому в голову приходили.

– А с чего же вам такие мысли в голову приходили, что молодая госпожа с вурдалаком знается? Невозможно такое, – вслух размышлял Ипполит.

– Я у дезертиров письмо нашел на ламбрийском, а здесь вроде никого нет, кто ламбрийский знает, кроме служанки госпожи Хедвиги. Поэтому на них и думал.

– А это та здоровенная женщина, которая с госпожой ходит? – догадался монах.

– Да, вроде она из Ламбрии или из Фризии. В общем, из тех краев.

– А я тоже из тех краев, – произнес монах, –

я тоже ламбрийский знаю.

– Знаешь?

– Конечно, у нас в доме все на двух языках говорили. А у вас, господин коннетабль, то письмо сохранилось?

– Сохранилось. – Волков полез в кошель и достал порядком потертый кусок бумаги, передал его монаху, и тот, развернув бумагу, стал читать, сразу переводя: «Сопляк узнал про склеп, предупредите господина из склепа. А с сопляком разберитесь, иначе донесет. Но так разберитесь, чтобы никто ничего не подумал».

– Склеп? – удивленно спросил Волков. – А разве это слово, – он ткнул пальцем в записку, – не «мельница»?

– Да нет же, господин, – монах был уверен, – мельница – это mulino, а la cripta – это могила, склеп.

– Ты уверен? – Волков встал с лавки.

– Конечно, у сеньора Причелли в долине был свой фамильный склеп. Его так и называли – la cripta famiglia.

– Дьявол, – выругался Волков, он не верил в такую удачу и свои глупые оплошности. – А я все мельницы от подвалов до чердака обыскал! Сержант, собирай людей! Запрягай телегу, седлайте коней. Поедем, одно местечко проверим. Ёган, не спи: арбалет, доспехи. Сыч, жир бери, мало ли что жечь придется. Брать все лучшее оружие! Один кто-нибудь, сходите за бароном, добрый воин нам не помешает! Будем молить Бога, чтобы он был там.

– Куда едем, господин? – спросил сержант.

– К старому кладбищу, проверим там кое-что… управляющий, соберите двадцать мужиков покрепче, вдруг пригодятся.

– Хорошо, господин коннетабль. – Управляющий встал.

– И Клауса с собаками мне, может понадобится.

– Большая охота? – спросил сержант.

– Очень на то надеюсь.

Волков был взволнован. Такое же волнение последний раз он ощущал перед крупным сражением.

Коннетабль собрал всех, кого смог, даже мужиков с собой набрал. Ёгану и Сычу выдал кольчуги и бригантину, алебарду сержанту, раздал свое оружие стражникам, объяснив им, что для них лучше умереть, чем его потерять. Народу набралось двадцать человек, а вот барона не было, он уехал к родственникам жены. Волков не хотел его ждать, слишком часто он слышал разговоры о том, что именно барон ловит упырей, а не он, и вурдалака он хотел поймать самостоятельно. Они двинулись. Солдат на коне не ехал, валялся в телеге вместе с монахом, заставляя того еще и еще раз перечитывать главы о гул магистрах. Монах читал:

– «Зело быстр он и силен, но то все в ночи. В день солнечный он слабее, чем ночью, но и днем не найдется трех мужей добрых в добрых латах и с добрым оружием, что его одолеют, ежели нет у них оружия из серебра первородного, а ночью он видит не хуже кошки. А днем видит плохо, а ежели на солнце, так совсем не видит. А вот слышит он и днем, и ночью хорошо, как птица ночная, и любой шепот слышит на тридцать шагов. А днем он прячется от солнца в подполы и пещеры, а ночью ходит, где пожелает. А чтобы взять его, надобно вызвать его на солнце и там рубить его топорами или колоть первородным серебром. Или жечь его, связав. Или бить голову и кость его молотом или клевцом».