Нечто из Рютте
Шрифт:
Едва переступив порог, Агнес сразу скинула платье, залезла на кровать, уселась так, чтобы грязными ногами не пачкать перину, и сказала:
– Я сейчас в шар погляжу, а потом вас полечу.
Солдат, тяжело хромая, достал из ларца шар и протянул ей его. Девочка схватила шар так, как голодный схватил бы кусок хлеба, и сразу, словно в омут, кинулась в него смотреть. И тут же заулыбалась. Смотрела она долго, долго и неотрывно. Только дышала часто, словно бежала куда-то, а потом ее начало вдруг потрясывать, передергивать, словно судорогами или как от озноба, но она продолжала улыбаться, только как-то уже вымученно, а трясло
– Эй, ты в своем уме-то?
– В своем, в своем, – холодно ответила Агнес, встала, покачиваясь, подошла, подняла платье, медленно надела его и снова зажмурила глаза. Стояла, терла их.
– Что с тобой? – спросил солдат.
– Ничего, – медленно ответила девочка. – Просто глаза ломит, аж темнеет в них.
– Ведьму видела?
– Ведьму видела.
– Где она?
– В лесу прячется, вам ее бояться нечего, она вас больше боится. Уходить отсюда хочет.
– Точно?
– Точно. Днем и ночью коршуна-ворона ждет. Говорит, что он силы большой. Она боится, что ее господин с коршуном-вороном не совладает.
– А что за господин у нее?
– Не знаю, но его она тоже боится. Она хочет в своей дом зайти, там у нее есть вещица нужная, а потом уйдет отсюда.
– А висельника она сняла?
– Она, она. С ней сынок ее. Мертвый, но с ней.
– Да как она снять-то его смогла? – не поверил солдат. – Может, кто помогал ей?
– Хватит уже спрашивать, устала я, – ответила девочка. – Полежать мне надо, глаза ломит.
– А пол вытереть не желаешь? А то после тебя как на конюшне.
– Потом вытру, потом, – пообещала Агнес.
– А ногу мне обещала полечить?
– Сказала же, потом! – раздраженно взвизгнула девочка.
– Иди спать в людскую, – произнес солдат и вытолкнул ее за дверь.
В донжоне он собрал людей.
– Сержант, седлай коней, запрягай телегу, четырех людей с собой берем, Сыч и монах тоже едут с нами.
– Куда едем, экселенц? – спросил Сыч.
– В берлогу к ведьме. Ты, Сыч, пару ведер жира из бочек возьми.
– Хибару ее жечь будем? – догадался Сыч.
– Будем, а там вода кругом, все сырое, просто так гореть не будет.
– А я еду? – спросил Ёган.
– Поломойку найди, пусть уберется в моих покоях, одежду к прачке снеси. Мне лучшее платье скоро понадобится. И к сапожнику сходи, скажи, что сапоги мне новые нужны, да из лучшей кожи, самые дорогие.
– Никак праздник какой намечается?
– Намечается, – коротко ответил солдат.
Сколько они ни искали, сколько ни ворошили убогий скарб ведьмы, ничего ценного найти не могли. Сыч с одним стражником в подпол лазил – все без толку. Только травы сушеные, коренья уродливые, всякий мусор да гнилое тряпье.
– Ну не знаю, где еще искать, – говорил Сыч, и было видно, что он устал, – в подполе пусто, кости только. Если только копать начать. Знать бы, что искать.
– Если бы знать, – задумчиво ответил солдат, поднимая на палке гнилую тряпку, – ладно, Сыч, пали хибару, палить-то ты вроде мастер.
– Добро, экселенц, сейчас сделаю.
Но
– Ладно, поехали домой.
Добравшись до Рютте, солдат заехал на пепелище, где нашел управляющего, а с ним одного городского.
– А это кто? – псросил он.
– Нотариус, – хитро улыбнулся Крутец, – я пригласил его, чтобы он удостоверил пожар и что больше никакой собственности у Хирша здесь нет.
– Вот как, даже пожар нужно удостоверять?
– С Хиршами по-другому нельзя, на все должен быть документ.
Волков поехал в замок и вдруг понял, что его жизнь изменилась. В замок ехал совсем не тот солдат, что еще недавно въезжал в Малую Рютте. Не тот солдат встретил молодого коннетабля, который вот-вот погибнет. Он стал другим. Тот, прошлый, был отставным гвардейцем герцога де Приньи, да, он был корпоралом, правофланговым, хранителем штандарта, но по большому счету для любого благородного он был никем. Особенно после отставки. А теперь… Теперь все менялось. Он был почти самым главным здесь. И уж точно самым уважаемым. Его знали во всей округе. И барон не скрывал гордости, что у него есть такой коннетабль, как он. Господа из соседних уделов, проезжая через Рютте, приветствовали его как равного. Да, как равного. Видимо, весть о том, что ему будет даровано рыцарское достоинство, разлетелась по округе, да еще и слава жесткого и неутомимого стража приносила ему уважение.
Но сейчас он поймал себя на мысли, что едет домой. Да, замок Рютте он уже воспринимал как дом. Как когда-то казармы гвардии, куда так хотелось попасть после долгого похода. И можно бы считать себя счастливым, если бы не три важных дела: ему требовалось поймать вурдалака, это очень нужно для статуса. Тогда бы все знали, что он доводит дело до конца. А еще ему поймать ла Реньи, это для себя, для спокойствия. Ему неприятно было вспоминать, что его будущая жена, госпожа Хедвига, его буйная Ядвига крутила шашни с этим белозубым скоморохом, смазливым простолюдином. Он бы вывесил его на площади и был бы рад. А еще требуется пройти обряд посвящения и жениться. Он был уверен, что преград для этого нет. И тогда и щит с гербом, и красавица жена с приданым – все его. Все его!
Они с бароном сидели в зале возле камина, разглядывали золоченые шпоры и великолепное алое сюрко.
– Роскошь, – гладил бархат барон, – сам бы такое носил.
– Не слишком ли? – усомнился Волков. – Императорский цвет.
– Нет, то что надо, а шпоры, конечно, дрянь, холоп ваш выбирал?
Солдат кивнул.
– Продадите потом, один раз надеть можно.
И тут в залу вбежал стражник. Встал. Стоял и ждал, пока на него обратят внимание.
– Что тебе? – спросил барон.
– Я до господина коннетабля.
– Слушаю, – сказал солдат.
– Жиденок приехал, буянит в донжоне.
– Буянит? – удивился барон. – А что ж ему нужно?
– На месте его сгоревшего трактира управляющий строит ваш трактир, – произнес солдат, поднимаясь из-за стола, – не волнуйтесь, господин барон, я разберусь.
Когда солдат вошел в донжон, он увидел молодого Гирша. Тот был вне себя, стоял у стола и размахивал руками, зато Крутец, сидевший за столом, был абсолютно невозмутим.