Нечто из Рютте
Шрифт:
– А как тебя звать? – спросил солдат у трактирщика.
– Авенир, господин.
– Авенир? – переспросил солдат.
– Да, господин, Авенир бен Азар. Распоряжусь принести вам вина.
– Тут все пьют пиво, пусть принесут пиво.
– Да, господин. – Авенир бен Азар поклонился.
– Да, а почему ты не посадил меня за тот свободный стол?
– Тот стол занят, господин, важными людьми.
– И где же они?
– Они появятся, когда приедет ла Реньи.
– А кто это?
– Это вагант издалека, с Запада. Говорят, у нас сегодня
– Ну что ж, послушаю этого ангела. Неси пиво.
– Он скоро будет.
Трактирщик и здоровяк убрались, а толстуха принесла солдату не очень чистую кружку с пивом. Солдат отхлебнул: пиво было дрянным. Даже хуже, чем в трактире, где он дрался с ламбрийцами.
– Друг, – он обратился к соседу, – а сколько стоит это пиво?
– Семь пфеннигов, господин, – сообщил сосед.
– Вот эта дрянь стоит семь пфеннигов? – удивился солдат.
– Да, господин, когда поет ла Реньи, жид берет две цены.
– Да уж, не милосердствует.
– Готов поклясться на Святом Писании, что у этого жида в подполе припрятан горшок с золотом, а может, и не один.
Волков промолчал, но подумал, что этот человек, возможно, прав.
– А что за хлеб у тебя, друг? – спросил у него солдат.
– Я мастер-каменщик, моя бригада будет ставить новую стену в монастыре, а у вас что за хлеб, господин? – Солдат молча показал эфес меча. – Ага, ясно, – кивнул каменщик.
– Будешь пиво? Я все равно эту дрянь пить не буду.
– Благодарствую, не откажусь, – огромная рука каменщика загребла кружку, – а вон и ла Реньи идет.
По трактиру пронесся гомон: народ загалдел, захлопал в ладоши. Одна из девок завизжала, многие люди стучали кружками о стол. Волков увидел молодого высокого красавца: почти черные вьющиеся волосы, серые большие, подкрашенные, как у ярмарочного арлекина, глаза, румяна, как у баб. Он стоял в пяти шагах от солдата и улыбался. Его зубы были белоснежные, ровные и здоровые. Волков просто почувствовал, как им овладевает буквально физическая неприязнь к этому человеку.
– Значит, особенно дамы обожают слушать тебя, – сказал он тихо, вспоминая слова трактирщика.
А тот все кланялся и улыбался своими удивительными зубами, а болваны ему все хлопали, улюлюкали, стучали кружками, и местные девки повизгивали и кричали: «Спой нам, ла Реньи, спой!»
– Сейчас, о звезды моего сердца! – звонким и чистым голосом отвечал менестрель. – Сейчас я буду вам петь.
– Тише, добрые люди, тише, не разнесите мне трактир! Сейчас господин шпильман ла Реньи будет вам петь. – Он оглядел весь трактир. – Он начнет, как только прибудут важные гости.
– Господин трактирщик, я хочу, чтобы меня считали миннезингером, а не шпильманом, – улыбаясь, поправил его ла Реньи.
Он говорил с заметным акцентом. И Волков знал его, с этим акцентом говорили люди из далекой страны, называющейся Троанс.
– Я имею честь состоять
– А где это? – крикнула одна из девок.
– Это далеко, – улыбаясь, продолжил певец.
Хамоватый здоровяк, с которым у солдата был только что был конфликт, принес инструмент и протянул его певцу:
– Вот ваша лютня, господин певец.
– Вообще-то это виуэлла, – сказал ла Реньи, – но спасибо, друг.
И в это мгновение из двери, ведущей, видимо, на кухню, вышли два человека в плащах и капюшонах. Волков сразу понял, кто это. Эти двое прошли и сели за свободный стол. Их будто все и ждали. Толстые бабы тут же стали ставить на стол стаканы, графин с вином, блюда с резаными фруктами и сырами. Ла Реньи заскочил на невысокий помост, скинул плащ, поклонился всем посетителям трактира, а потом отдельно тем людям, что только что пришли. Им он кланялся намного ниже, чем остальным, после уселся на табурет, провел рукой по струнам.
– С чего же мне начать, добрые люди? С песен или баллад?
Все стали выкрикивать пожелания, но он их не слушал и смотрел только на пару в плащах и капюшонах, что сидели ближе всего к нему. Его интересовало только то, что говорили они. Услышав, он улыбнулся еще раз, поклонился и объявил:
– Баллада о прекрасной любви славного рыцаря Рудольфуса.
Народ пошумел еще чуть-чуть и затих в ожидании, а ла Реньи запел чистым, красивым голосом, во время исполнения его акцент почти не был заметен.
Все, абсолютно все не нравилось солдату в этом человеке. Он всегда с презрением относился к менестрелям, арлекинам, жонглерам, балаганщикам и всему подобному сброду, а этому, белозубому, он и вовсе готов был выбить его белые зубы. А еще ему было жарко в капюшоне, и баллада ему казалась заунывной, а рыцарь Рудольфус – глупым, зато все остальные слушали артиста почти не дыша, хотя баллада была долгой. Немолодая трактирная девка, сидевшая с каким-то человеком в обнимку за соседним столом, роняла крупные слезы, жалея несчастного рыцаря Рудольфуса, погибшего в неравном бою за честь своей дамы.
Когда певец закончил, все вскочили с мест, даже сидевший с Волковым каменщик поднялся и начал хлопать своими огромными ладонями. Все кричали и славили певца, и один из тех двоих в плаще и капюшоне, который был пониже, тоже вскочил и хлопал.
Тут же толстые тетки понесли пиво, прекрасно продающееся под баллады. Солдат взял себе одну грязную кружку, хотел расплатиться, но толстуха не взяла с него денег:
– С вас велено не брать.
В плаще и капюшоне стало настолько жарко, что даже дрянное пиво показалось ему наслаждением, а ла Реньи запел легкую, веселую песенку про красивую распутную пастушку, что за пару пфеннигов готова подарить свою любовь и монаху, и солдату, и графу, и все готовы ее купить. Народ стал подпевать припев, в такт стуча по столам тяжелыми пивными кружками – песенка явно всем нравилась, а толстухи носили и носили пиво, не останавливаясь.