Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!
Шрифт:
Опыт TVA – комплексного развития экономического района – больше не был повторен нигде в Соединенных Штатах. Рузвельту часто бросали обвинение в том, что TVA – «социализм», и упорно допытывались, какими соображениями, собственно, он руководствовался, настояв на учреждении этой организации. Он отвечал: «Называйте TVA хоть рыбой, хоть мясом, но оно удивительно вкусно для жителей долины Теннесси». Так ФДР говорил публично. Философия все же существовала. В 1934 году его восхитил рассказ американца, приехавшего из Австрии, о том, что социалисты, владеющие клочком земли, не поддерживают своих воинственных городских партийных товарищей. «Эта флегматичность, – заметил ФДР, – объясняется
Теперь, когда песок десятилетий засыпал пропасти разногласий, возникших в 30-х годах между сторонниками «свободного» и государственно-монополистического капитализма, в Соединенных Штатах больше не ставятся под сомнение мотивы ФДР. Как писал к исходу 50-х годов историк профессор Дж Вудс, «Рузвельт, хотя на него и нападали капиталисты, был спасителем капитализма. Ему никогда не приходило в голову подорвать основную структуру американской системы, которая при нем не потерпела ущерба, а поздоровела. Он сопротивлялся соблазну ввести принцип общественной собственности в уже сложившиеся секторы экономики. Он не думал о национализации банков, когда их двери были закрыты, или железных дорог, в большинстве своем обанкротившихся. Однако он учредил Управление долины реки Теннесси с целью разрешить проблемы, которые были не под силу частному предпринимательству»9.
VI
16 июня 1933 г. конгресс разъехался на каникулы. «Сто дней» Франклина Д. Рузвельта подошли к концу. Можно было подвести итоги.
Экономика страны заметно оживилась, хотя подъем был вызван не столько реальными факторами, сколько следствием оптимистических надежд, возникших с приходом ФДР. Официальный индекс промышленного производства вырос с 56 в марте до 101 в июле, цены на сельскохозяйственные продукты поднялись с 55 до 83 пунктов, розничные цены на продовольствие подскочили на 10 пунктов. Каждая хозяйка, отправлявшаяся в магазин, живо ощущала цену «восстановления». Однако занятость в июле на 4 млн. человек превысила мартовский уровень, 300 тыс. юношей выехали в лагеря ССС, а стремительное расширение системы федеральной помощи явилось проблеском надежды для безработных.
Хотя в Вашингтоне знали, что хозяйственная конъюнктура взвинчена чрезвычайными мерами, обстановка разрядилась. «Не будет преувеличением сказать, – писал Р. Тагвелл, – что 4 марта мы стояли перед выбором: либо упорядоченная революция – мирный и быстрый отход от прошлых концепций, либо насильственное свержение всего капиталистического строя». Никто не может сказать, заметил X. Джонсон, «насколько близко мы были к краху и революции. Диктатору у нас было появиться легче, чем в Германии». Популярный журнал «Коллиерз» написал о «ста днях» в редакционной статье: «У нас произошла наша революция, и она нам понравилась».
Говоря о конце начала – итогах «ста дней» ФДР, Ф. Фрейдель суммировал: «Великий спор, продолжавшийся в Америке до конца пребывания Рузвельта в Белом доме и еще почти десять лет, касался не того, зашел ли он слишком далеко, а достаточно ли далеко он пошел»10.
Деловой мир, за небольшими пока исключениями, благословлял Франклина Д. Рузвельта, иные даже считали, что он сделал больше, чем Христос. Сам ФДР, по-видимому, не претендовал на заоблачные выси, гиперболизм сравнения разве что позволяет измерить глубины отчаяния и страха имущих в канун
В 1936 году на закрытой пресс-конференции он провел аналогию между Францией Народного фронта и Соединенными Штатами: «Вообразите на мгновение, что братец Гувер остался бы президентом до апреля 1936 года, продолжая свою политику четырех предшествовавших лет, не сделал бы никаких шагов в направлении социального обеспечения или помощи фермерам, или ликвидации детского труда и сокращения рабочего дня, введения пенсий по старости. Если бы это случилось, в апреле нынешнего года положение в нашей стране весьма напоминало бы обстановку, которую нашел Блюм, придя к власти. Французы двадцать пять или тридцать лет ничего не делали в области социального законодательства. Блюм взялся за него, ибо получил всеобщую забастовку уже в первую неделю пребывания у власти. Забастовщики потребовали 48-часовой рабочей недели… Блюм провел закон, сокращавший рабочий день. Они потребовали оплачиваемого выходного дня в неделю, затем они потребовали немедленно создать комиссию для подготовки плана обеспечения пенсиями престарелых. Блюм сделал все это, но разве это не было слишком поздно?»11
Попытки приклеить ярлыки к его программе ФДР просто-напросто высмеивал. Выступая в июне 1934 года с речью по радио, он сказал: «Некоторые робкие люди, боящиеся прогресса, попытаются дать новые и незнакомые названия тому, что мы делаем. Иногда они назовут это «фашизмом», иногда «коммунизмом», иногда «регламентацией», иногда «социализмом». Поступая так, они пытаются запутать все и превратить в теоретическое нечто самые простые и практические дела. Я верю в практические объяснения и практическую политику. Я считаю, что то, что мы делаем теперь, является необходимым выполнением неизменной миссии американцев – претворения в жизнь старых и проверенных идей американизма»12.
В 1944 году, выставив свою кандидатуру на пост президента в четвертый раз, Ф. Рузвельт был еще откровеннее. На массовом митинге в Бостоне ФДР с удовлетворением оглянулся на пройденный путь: «Если когда-нибудь было время, когда духовные силы нашего народа были подвергнуты испытанию, то это было во время Великой депрессии, как именовали американский кризис 1929–1933 годов. Тогда могло случиться, что наш народ обратится к чужеземным идеологиям – вроде коммунизма или фашизма. Однако наша демократическая вера была достаточно прочной. В 1933 году американский народ требовал не урезывания демократии, а ее расширения. Именно этого он добился»13.
Разумеется, «демократии» в понимании класса, к которому принадлежал президент. Не одними словами, но и делами Рузвельт сумел мобилизовать веру и гордость за свою страну у американцев, умело пробудив хрестоматийные воспоминания о тех временах, когда юные Соединенные Штаты с азартом бросали вызов тиранам Старого Света. Он предложил очистить американское наследие от наслоений монополий. Ему поверили.
Взлет и падение «синего орла»
I
Рузвельты заполнили Белый дом, как будто вернулись в родной очаг. Франклин и Элеонора знали резиденцию президента с дней юности, для детей просторный дом не был непривычным – они выросли в громадных комнатах Гайд-парка. Со времен Теодора Рузвельта Белый дом не видел такого оживления, с тех пор в нем никогда не резвились дети. Гнетущая атмосфера царила при Гувере, который страдал на торжественных обедах, уставал на приемах и ненавидел концерты. Теперь все преобразилось: мрачный склеп, где говорили вполголоса, превратился в жилище большой семьи.