Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!
Шрифт:
Она, например, узнала, что муж выставляет свою кандидатуру в президенты, не от него, а от Луи Хоу. «Франклин, – писала она, – очень немного говорил о своей работе за столом и в кругу семьи»3. Тагвелл с большой симпатией отзывался об Элеоноре: «Она разделяла с Франклином то, что ей разрешалось разделять, и полностью раскрыла свое верное сердце, удовлетворяя его желания и нужды. Однако Франклин сам не имел ключа к своей подсознательной сдержанности и далеко не отвечал взаимностью… Когда он стал президентом, она знала о помыслах мужа немногим больше, чем остальные окружавшие его»4.
Он был безразличен к собственной безопасности. Охрана президента намучилась со своим подопечным. Он любил разъезжать в открытом автомобиле или медленно идущем поезде. «Ничто так не веселило моего мужа в Гайд-парке
В первый год президентства Хоу, поселившись в Белом доме, оставался доверенным советником Рузвельта. Он быстро дряхлел, напряженная кампания 1932 года добила его. Он буквально таял на глазах, хотя был по-прежнему неукротим духом. Как-то камердинер ФДР Макдаффи принес Луи записку президента. Луи бешено заорал на посланца: «Скажи президенту, пусть убирается ко всем чертям». Макдаффи ужаснулся и не осмелился передать послание. Его жена, горничная в Белом доме, взяла на себя деликатную миссию: «Господин президент, – сказала она, – господин Хоу говорит, что придется чертовски много поработать». Рузвельт понимающе рассмеялся: «Хоу не то сказал, Лиззи. Он посоветовал мне убраться ко всем чертям». ФДР по-прежнему был привязан к Луи и ценил его мнение, особенно при назначении людей.
В конце 1934 года Хоу тяжело заболел, но он ни за что не хотел покидать Белый дом. Каждый день президента привозили в его комнату. Пластом лежавший высохший Хоу походил на ребенка. Он продолжал давать советы и ругаться слабеющим голосом. Когда Луи стал совсем плох, его перевезли в военный госпиталь. Была устроена прямая телефонная линия из палаты больного в кабинет президента, ФДР каждую неделю навещал его.
Жизнь течет быстро у здоровых, и советы смертельно больного Хоу, видевшего лишь стены палаты, становились все менее уместными. Рузвельт не дал ему почувствовать этого. 18 апреля 1936 г. Хоу не стало. За несколько дней до смерти он пробормотал: «Теперь Франклин будет делать все по-своему». Из жизни президента США ушел единственный человек, который мог противоречить и яростно отстаивать свою точку зрения. Никто не мог занять его место в сердце Франклина. После смерти Луи, свидетельствует Элеонора, «по тем или иным причинам никто не мог заполнить пустоту, которую он инстинктивно пытался заполнить, и каждый из вновь приходивших поочередно исчезал, иногда с озлоблением, которое я понимала».
Все новые и новые лица мелькали в окружении президента. Их рекрутировал из голодных демократов, нахлынувших в Вашингтон после победы на выборах, профессор Ф. Франк-фуртер, назначенный Рузвельтом заместителем министра юстиции. Иммигрант, еврей из Вены, Франкфуртер был любимцем либеральной интеллигенции, и из ее среды «мозговой трест» получил солидное подкрепление, хотя выделиться кое-кому помог случай.
Однажды вечер в Белом доме выдался скучным, президент и собравшиеся у него не знали, куда себя девать. Мисси Лихэнд предложила позвать протеже Франкфуртера некоего Тома Коркорана, прекрасно игравшего на аккордеоне. Через полчаса Том приехал с инструментом, он не только играл, но был в ударе и развеселил общество. ФДР пришел в восторг, Коркоран стал частым гостем. «Скоро Рузвельт с радостью обнаружил, что новый «шут» – талантливый юрист. Столь веселый человек, как Томми, да еще мыслящий, казалось, был ниспослан богом, и Рузвельт приблизил его. Так пришли «нью-дилеры» (от английского New Deal. – Н. Я.) в дополнение к «мозговому тресту». Томми был их авангардом»5.
«Ньюдилеры», кружок думающих и озорных молодых людей, сняли дом в Вашингтоне, назвали его «маленьким красным домом», поселились вместе и решили, что Рузвельт – подходящее орудие для переделки мира. Они занимали ответственные посты и служили неиссякаемым источником идей для президента.
Проведение «нового курса» потребовало
Орган оказался очень громоздким, его состав расширился до 33 человек. Газеты много писали о Национальном чрезвычайном совете и о Ричберге, характеризуя его как заместителя президента. ФДР болезненно реагировал на то, что расценивал как попытку подорвать прерогативы президента. Когда «Нью-Йорк таймс» заявила, что Ричберг стоит над кабинетом, ФДР решил, что с него достаточно. «Свяжитесь с Кроком, – сказал он С. Эрли, – и скажите ему, что их утверждения не простая ложь, а сознательный обман. Продолжается прежнее вранье: уже появились заголовки, твердившие, что Моли руководит правительством, затем – что Барух и. о. президента, потом говорили, что Джонсон держит власть, после этого – Франкфуртер стоит над кабинетом и теперь – что Ричберг выше кабинета… Все это ерунда и показывает, почему народ все меньше и меньше верит так называемым новостям, сообщаемым газетами». Раздосадованным членам кабинета Рузвельт объяснил, что Ричберг – «экзальтированный мальчишка на побегушках».
По-видимому, по этим причинам Рузвельт положил конец экспериментированию с высшими органами исполнительной власти. С отставкой в конце 1935 года Ричберга Национальный чрезвычайный совет сошел на нет. Рузвельт ни с кем не хотел делить власть, даже в наивном представлении газетчиков.
Он любил, чтобы его называли папой, не в римско-католическом смысле, разумеется. Часто после пресс-конференции или выступления ФДР обращался с вопросом: «Ну, каков был сегодня папа?» Или подчиненным: «Если будут трудности, приходите к папе». С Рузвельтом можно было спорить, конечно, в рамках, по деловым вопросам. Но он был способен переговорить любого. Опытный собеседник У. Херст пожаловался после встречи с президентом: «Он не дал мне вставить слова, все время говорил сам». ФДР шутливо-серьезно заметил одному посетителю: «Слова – прекрасное препятствие, нужно только уметь использовать их».
Но если предстояло вынести решение, ФДР холодно обрывал любого. Вице-президент Гарнер попытался как-то побудить Рузвельта поступить иначе, чем хотел президент. ФДР резко ответил: «Занимайтесь вашими делами, а я займусь своими». Иногда он снисходил до объяснения. Своему помощнику Дж Роу Рузвельт сказал: «Я не сделаю так, как вы предлагаете, и вот почему. Дело в том, что, хотя американский народ, возможно, сделал ошибку, он выбрал президентом меня, а не вас».
Споры на высших совещаниях в Вашингтоне прекращались в тот самый момент, когда ФДР вместо привычного «я думаю» или «я полагаю» менял тон. Громадный веснушчатый кулак опускался на стол, и он произносил: «Президент считает…» Это полностью соответствовало манере сильного президента в американской истории. Известно, что А. Линкольн находил заседания правительства бесполезными, избегал их и как-то заявил кабинету: «Семеро «против», один «за», решение принято».
Члены правительства надолго запомнили день летом 1933 года, когда разгневанный Рузвельт собрал кабинет и, не стесняясь в выражениях, объяснил: капитан – он. Кому не угодно, может в любой момент сойти с корабля. Президент выпытывал, кто виновен в утечке информации. «Самое смешное, – вспоминал очевидец, – каждый думал, что президент имеет в виду его. Поэтому все сидели, как провинившиеся школьники». ФДР ничего не стоило в. случае необходимости вызвать главу какого-либо ведомства, положить перед ним решение, относившееся к его компетенции и совершенно неизвестное вызванному, и коротко приказать: «Подписать!» Редких смельчаков, пытавшихся спорить, ждала незавидная участь.