Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!

Яковлев Николай Николаевич

Жизнь напомнила о себе. На борт карабкается Моли, сжимая тонкие губы, в руках – неизменный портфель. На военном самолете он прилетел на ближайший к месту плавания «Амберджака» аэродром, пересел на эсминец, доставивший его к яхте президента. «Если можно утверждать, что у Франклина Рузвельта была какая-нибудь философия вообще, – писал Моли, – то она сводилась к тому, что успех совместных международных действий в пользу восстановления предполагает начало их в стране. Он не верил, что наша депрессия может быть побеждена международными мерами. Он, конечно, не считал, что сокращение долгов или даже частичное открытие каналов международной торговли может исцелить нас»11. Сидя на залитой солнцем палубе, Моли и ФДР договорились в

общих чертах о том, что профессор выедет в Лондон, где попытается направить конференцию на истинный путь. Президент неожиданно, по-видимому, согласился со стабилизацией доллара, хотя подчеркивал необходимость повышения цен как верного пути к восстановлению. Выслушав туманные рассуждения ФДР, Моли отправился в Англию, а президент продолжил свой отдых.

Конференция в Лондоне приостановила работу в ожидании Моли. Считалось, что он везет сверхважные инструкции президента. Хэлл был в бешенстве, его до глубины души уязвило значение, придававшееся бойкому профессору. В Вашингтоне о Моли отзывались: «О Моли, Моли, Моли, всемогущий боже!» – а когда он прибыл в Лондон, к негодованию государственного секретаря, профессору оказали почести повыше королевских. Моли быстро достиг кое-какой договоренности, в первую очередь с англичанами. Он искренне считал, что выполняет желание президента.

Но 3 июля была получена телеграмма президента, адресованная конференции. Рузвельт поучающе заметил, что конференция занялась не своим делом – фиксацией курса валют, в то время как было необходимо исцелить «основные экономические язвы». Коротко говоря, «когда в мире будут проводиться согласованные в большинстве стран меры, направленные на сбалансирование бюджетов, и эти государства будут жить по средствам», тогда можно заняться второстепенным – курсами валют. Послание президента было единодушно расценено как «взрыв» конференции.

Моли не сразу разобрался в причинах провала и послал ФДР телеграмму, упрекая во всем Хэлла. «Доброжелатели» профессора показали ее копию государственному секретарю. С Хэлла как ветром сдуло респектабельность. Он носился по номеру в отеле, изрыгая проклятия: «Этот з… Моли терся у моих ног, как собака, я гладил его по голове, а он укусил меня в зад!» Хэлл категорически потребовал от ФДР убрать Моли из госдепартамента, что и было сделано. Журналист подвел итоги: «Изможденный вид Хэлла и опущенные вниз глаза могут тронуть до слез, если не помнить о стилете, торчащем из-за спины Моли».

Позднее ФДР часто высказывал сожаление, что сорвал конференцию, считая это одной из своих крупных ошибок. Впрочем, он утешился, заверив Моргентау: в любом случае европейские лидеры – «кучка ублюдков». Как пишет Хэлл, «провал Международной экономической конференции в Лондоне имел трагические результаты двоякого характера. Во-первых, значительно замедлилось экономическое восстановление всех стран. Во-вторых, он был на руку таким диктаторским странам, как Германия, Италия и Япония… В Лондоне самая ожесточенная борьба развернулась между США, Англией и Францией. Диктаторские нации занимали места в первом ряду, наблюдая за великолепной потасовкой. С этого времени они могли действовать уверенно: в военной сфере – вооружаться в относительной безопасности, в экономической – сооружать стены самообеспеченности в интересах подготовки к войне. Конференция была первой и, по существу, последней возможностью приостановить сползание к конфликту»12. Не последней, конечно. США официально уходили на задний план, а кто же будет противодействовать явственно обозначившейся тенденции международного разбоя?

III

Вашингтон отклонял международное сотрудничество, ссылаясь на занятость внутренними делами. Однако там не могли не понимать, что обстановка в мире ухудшается усилиями Японии и Германии.

Уже на втором заседании правительства Рузвельта обсуждались перспективы схватки с Японией. Зная о громадной

зависимости Японии от торговли с США, сидевшие в Овальном кабинете согласились: «Мы можем нанести ей поражение голодной смертью»13. Никаких шагов, однако, Рузвельт не предпринял. Хотя новая администрация солидаризировалась с «доктриной Стимсона» 1932 года – доктриной непризнания японских захватов, Соединенные Штаты внешне сохраняли нормальные отношения с Токио. Рузвельт не был сторонником лобового натиска.

На протяжении всей истории Соединенные Штаты обеспечивали свое благополучие умелым использованием противоречий между другими державами, извлекая баснословные барыши из конфликтов в Старом Свете. Собственно, к проведению такой политики и звал Дж Вашингтон, первый президент США. Теоретики международных отношений называют этот образ действий политикой «баланса сил»: двое дерутся – третий радуется. Необходимость проведения «нового курса» давала новейшие аргументы в пользу поседевшей политики. Значит, нужно найти противовес Японии и Германии, защитить американские интересы руками других.

Взоры Рузвельта обращаются к Советскому Союзу. Москва была неизменно идеологическим центром борьбы против сил реакции и фашизма, а военная мощь Советского Союза подкрепляла моральное осуждение агрессоров и их союзников. В 1933 году только СССР был искренним противником международного разбоя, в то время как правящие круги Англии и Франции были готовы пойти на сговор с фашистами, надеясь толкнуть их против Советской страны и тем самым отвести беду от себя.

Принципиальная позиция Советского государства как нельзя лучше соответствовала видам Рузвельта-моралиста, в глубине души возмущенного международным беззаконием, которое нес с собой фашизм. Как сообщал неофициальный представитель СССР в США 17 октября 1933 г. в Москву, «действия японцев и немцев подгоняют американцев к установлению отношений с нами»14. Рузвельт решил признать Советский Союз, покончив с политикой предшествовавших 16 лет. Хэлл поддержал ФДР, заметив: «Россия и мы были традиционными друзьями до конца мировой войны. В целом Россия – миролюбивая страна. Мир вступает в опасный период как в Европе, так и в Азии. Россия со временем может оказать значительную помощь в стабилизации обстановки, по мере того как мир все больше будет под угрозой». Президент, ни минуты не колеблясь, ответил: «Я полностью согласен», – а затем добавил: «Два великих народа – Америка и Россия – должны поддерживать нормальные отношения. Восстановление дипломатических отношений выгодно для обеих стран»15. На заседании кабинета ФДР привел еще аргументы: признание «очень понравится американскому народу… в результате мы сможем получить 150 млн. долл. долга (царского и Временного правительств. – Н.Я .)»16.

В признании США отказывали Советскому Союзу на том основании, что в нашей стране существует советский строй. ФДР признал банкротство надежд добиться таким образом изменения нашего строя. Он полагал, что, наоборот, признание – лучший путь достижения этого. Как именно, ФДР не уточнял, разве только носился с планами соорудить на возвышенности, о которой он слышал, над Москвой здание американского посольства в стиле дома Т. Джефферсона в Монтичелло. «Мне нравится идея пересадить Томаса Джефферсона в Москву»17.

Хотя в избирательной кампании 1932 года лидеры обеих партий не уделяли никакого внимания признанию Советского Союза, общественное мнение было за нормализацию американо-советских отношений. Если для ФДР главными были политические соображения – попытаться противопоставить Советский Союз Германии и Японии в высоких целях защиты демократии и конкретных интересов американского империализма, то для народа США, исстрадавшегося в годы кризиса, основными были насущные потребности: ожидалось, что вслед за признанием оживится торговля между двумя странами, а пользу от этого получат и трудящиеся, и монополии.