Нелепые и безнадежные
Шрифт:
Прежде чем ответить, нотариус сконфуженно откашлялся. Мысли, не касающиеся дела, отказывались покидать голову.
– Члены Совета Созидателей сначала отказались, решили, мол, раз так не положено, так не будет, но я – я, госпожа Лаветт! – настоял, а мое слово дорого стоит, уж поверьте, меня чтут и уважают, ведь я опытный, с убедительной репутацией…
Расхваливая себя, Норрис окончательно потерял нить и тупо улыбался под обманчиво теплым взглядом обманчиво терпеливых голубых глаз.
– Так значит, все достается мне? – морща лоб, спросил Пивэйн.
– Да, вам. Но если бы не я…
Старика уже никто не
Брат с сестрой метнули хищные взгляды в сторону соперников. Почти минуту никто не произносил ни слова. Лишь скрипы половиц и звуки бессмысленной дискуссии, разгоравшейся за стенкой, в коморке присяжных, нарушали тишину, повисшую над залом суда, и по совместительству залу Заседания и нотариата.
– Но… но как же так? – заикаясь, дрожащими губами воскликнул наконец Слаг. – Как Совет Созидателей мог допустить подобное?! Как такое глупое, непонятное завещание можно воспринимать всерьез, я не понимаю. Не верю! Завещание составлено не по протоколу, покойный был не в своем уме, завещание ничего не значит, вы не можете воспринимать его всерьез! Ведь…
От тресковатого, скачущего от контратенора к тенору голоска Слага у брюзгливого нотариуса зазвенело в ушах. Возвращалась мигрень.
– Понимаю ваше негодование, господин Слаг, однако прошу, не повышайте голос.
– Нет, нет, я просто не могу успокоиться! – плевался неугомонный Слаг, для выразительности своей речи он не поленился подняться на ноги и начать весьма активно жестикулировать, отчего Эмили сделалось стыдно за супруга. – Этот человек – преступник! Убийца моей тещи, царство ей небесное! Я не верю в то, что Роджер мог оставить ему все!
Какое жалкое оправдание. Жалкая попытка.
– Да, преступник, однако это не меняет дела. Вам известно, согласно указу Совета Созидателей, любой житель острова Святой надежды имеет право стать наследником.
– Но он убийца его жены! – не унимался Слаг. – Роджер не дал бы и крошки ему! Даже отравленной! – кричал он, но никто уже не слушал. – Доктор Морал, – обратился он так, будто неприметный доктор, о присутствии которого все позабыли, мог спасти его жизнь. – Доктор Морал! Вы ведь знали покойного! Вы были с ним в последние минуты его жизни, так разрешите же наш спор, скажите, что Роджер Лаветт, человек злопамятный и обидчивый, – что, разумеется, ничуть не умаляет его достоинства, – ни за что на свете не отдал бы все тому, кто так подло, жестоко с ним обошелся! Как же так! Разве такое возможно?!
Все разом, словно заводные игрушки, повернули головы в сторону доктора. Сам Норрис уже позабыл, что пригласил его.
– Я с превеликим удовольствием отвечу на ваши вопросы, мистер Слаг, – лживой вкрадчивостью начал Морал. – Я действительно знал Роджера Лаветта последние два года и был его лечащим врачом все это время. Не смею утверждать, что мы были близки, однако уверяю вас, леди и джентльмены, господин Норрис, что я не отходил ни на шаг от больного, когда он был в сознании. Я имел связь со всей прислугой в доме пациента, мне известны имена всех, кто его навещал и всех, кто писал ему. Среди присутствующих мне знакома лишь В… – Он осекся, кашлянул. – Мне знакома лишь госпожа Лаветт. И я уверен: не будь покойный так высокомерен, оценивай он женскую натуру наравне с мужской, он завещал бы все Вадоме Лаветт, ведь она заботилась о нем, навещала его, когда могла, варила тот ужасный суп… –
Договорив, Морал сделал шаг назад, желая укрыться в тени.
– Вы лжете, господин любезный! – заверещал Слаг. – Я навешал покойного! Я собственными ногами доходил до его порога и собственными руками стучал в дверь! ВЫ не впускали меня! А значит, вы с ними заодно, сударь!
– Вы нарочно приходили в часы дневного сна, и я не раз указывал вам на это, – возразил оскорбленный, но держащий себя в руках доктор. – Я лично известил вас о часах приема господина Лаветта, однако вы ни разу не явились в назначенное время.
– И снова ложь!
– Да, вы правы, – покорно согласился доктор, с трудом сдерживая нервный тик. – Вы правы, я солгал.
Вадома вновь подалась вперед, следя за происходящим. Букашка-доктор смог заинтересовать.
Обычно Вадома становилась противницей Слага, ведь в увиливании от открытого конфликта, унижении достоинства противника скрытыми в повседневных, привычных для уха фразах, переплетении лжи двух противодействующих лжецов Вадома была сильнее всех. Пивэйн горячился, кричал, буйствовал, поэтому в гринкрикском обществе действовала Вадома, он лишь время от времени давал команды и указывал цель. Поэтому теперь, когда ее как будто заменили этим слабым игроком, Вадоме было не по себе.
Не по себе, но жутко любопытно, чем кончится!
– Вы правы, многоуважаемый мистер Слаг, – развел руками доктор. – Вы действительно приходили в часы приема. Кажется, даже дважды.
Слаг кивнул раз шесть в разные стороны, подтверждая слова молодого врача.
– Вы вломились в дом, когда покойный был уже при смерти, в бреду, вы кричали на него и требовали вписать себя в завещание, угрожая расправой и ему, и мне, выпроваживающему вас.
– Ложь! – верещал побледневший Слаг, умоляя мечущимся взглядом поверить ему. Хоть кто-нибудь, поверьте! Хоть кто-нибудь!
– Вы сопротивлялись, Слаг, вы буйствовали, – продолжал отвердевшим голосом доктор.
– Это ложь! Ложь!!! – Слаг извивался под пристальными взглядами тех, кто ему не верил. – Я порядочный человек! Я бы никогда так не поступил со своим близким другом! Это наглая ложь!
Вадома тихонько хихикнула. Мизинец правой руки, покоившейся на младенческой кости, дернулся вверх – тихо, посмотрим, что будет дальше. И Лаветты смотрели.
– Мы же в зале Заседания, как вы можете лгать! – Слаг тыкал пальцем на статую Правосудия.
Вадома прыснула. В перчатку, тихо. Но услышать было возможно.
– Бога ради, сядь! – не выдержала Эмили. В юном девичьем голоске едва слышно проскрежетали раздражение, жесткость.
Слаг открыл рот без звука, поджал губы и сел. Спиной он к скамейке не прислонился, сидел на самом краю. Видимо, нож, торчащий меж лопаток, мешал.
Присутствующие выждали немного: вдруг Слаг захочет продолжить. Он молчал. Эмили делала вид, что ничего не произошло. Что никто не заметил, какая она на самом деле. И злорадный взгляд Вадомы означал «ха-ха, твой муж слабак, он позорит тебя», а не «ха-ха, вот ты и показала свой настоящий характер, стерва».