Нелюбовный роман
Шрифт:
– О… Народ – он очень разный. Те, кто победнее, не могут так баловать своих детей.
– Но ты ведь из самых низов, я прав?
– Да.
– Я думал, привычки, приобретённые в детстве и молодости, остаются с человеком на всю жизнь, и ты заботишься о детях так, как заботились о тебе самой.
Севель помедлила, прежде чем ответить. Ей стоило усилий не содрогнуться зримо. Чтоб с её сыновьями обращались так же, как с нею и её сверстницами в приюте? Ни за что!
– Нет. Многие женщины очень гибки и быстро приспосабливаются. Я рада, что могу воспитывать детей совсем иначе, чем росла сама.
– О… Любопытно. Но ты права. Твой старший сын очень хорошо освоился в школе Восхождения. Ему, думаю, предстоит хорошая военно-магическая карьера, ничто этому не мешает. Пока ему дают отличные характеристики и отмечают усердие.
– Я буду счастлива.
– Всё зависит только от него. – Его величество с интересом оглядел кухонный закуток. – А знаешь, мне любопытно: в пятницу приготовь для меня ужин, такой, какой ты приготовила бы для работающего мужа. Мне действительно очень интересно.
Конечно, для него это всё было игрой, а заодно и иллюзией, что он приобщается к жизни простых людей. Однако в пятницу он действительно явился к Севель, самостоятельно снял китель и даже попытался повесить его на спинку стула (но вмешался слуга и забрал одежду). Женщина же, трепеща, подала ему салат и гуляш собственного приготовления. Поглядывая, как мужчина с удовольствием принялся за еду, дети, сидевшие за тем же столом, охотно последовали его примеру, как и в прошлый раз. Так что няньки, дежурившие рядом, лишь помогали самым младшим. Держен, глядя на императора, вообще сидел как птенец дрозда – с широко разинутым ртом, куда Севель только успевала запихивать ложку с супом.
– Ну всё, закрывай ротик, – скомандовала она с облегчением, когда его тарелка опустела. Ребёнок удивлённо посмотрел на мать, а потом и на государя – разочарованно.
Тот коротко рассмеялся, опустив вилку.
– Наверное, он хочет ещё.
– Сомневаюсь. – Севель задумчиво посмотрела на младшего сына. Тот тёр лицо краем салфетки, повязанной ему на грудь, и в результате размазывал по щекам суп, который накапал на ткань. – Слушай, ты, конечно, красавец, но лучше бы вытереться как следует… Вот так.
– Виконт хорош, – одобрил император. – Буду вспоминать эту его перемазанную мордашку, когда он будет приносить мне присягу… Ты сама готовила всё это?
– Да. Вы сказали, что хотите домашнего.
– Именно так. А тебе не трудно ли? В твоём положении.
– Нет. Мне приятно. Я готовлю понемногу, и мне помогают.
– Ладно, раз так. Но только не переутомляйся… Мне нравится. Нальёте мне морс, молодой человек? – обратился правитель к Радовиту. Тот подскочил, схватил кувшин и очень ловко подал государю полный стакан. – Благодарю. – И, обернувшись к свите и прислуге, его величество вдруг бросил ворчливое: – Слушайте, выметитесь отсюда, будьте любезны. Все.
– Я заберу малышей, – пробормотала одна из нянек, выдёргивая Держена из детского стульчика. – Не волнуйтесь, госпожа. Мы прогуляемся. Идёмте, господин Славента.
– Я пирожное хочу, – возмутился тот, но со стула слез. – Я же всё съел! Нечестно!.. Мама, ты потом дашь мне пирожное?
– Обязательно, детка, – пробормотала Севель.
– Не волнуйтесь, госпожа, я позабочусь, – заверила нянька, утаскивая возмущённого мальчишку.
Радовит проводил взглядом братьев и тоже неуверенно поднялся.
– Я пойду… Если позволите.
– Конечно, – вежливо отпустил император. – У тебя хорошие мальчишки.
– Спасибо, ваше величество.
– Может, начнёшь говорить мне «ты»? Хотя бы наедине… Уф… Ты не представляешь, как иногда хочется простого разговора, простого времяпровождения. Нет, я понимаю, моё положение диктует определённые правила. Но хотя бы время от времени хочется их нарушать.
– Сбегать? – улыбнулась Севель.
– Ни в коем случае. О безопасности всегда нужно помнить. Но вот так расслабиться… Это хорошо.
– Сделать вам чаю? Тебе…
– Тебе. Сделай. И себе тоже… Слушай, я бы ужинал так раз в неделю. Ты же не против?
– Нет, конечно. Это так приятно.
– С тобой и детьми. Мне нравится… А я давно хотел спросить – ты всегда занималась только семьёй, никогда не пыталась ни в первой семье, ни во второй добиться чего-то большего. Почему? Мне кажется, твои интересы простираются дальше, чем только забота о детях.
Севель смотрела на него задумчиво, словно пыталась угадать тайный смысл вопроса. На самом деле, она ни о чём таком не думала. Она пыталась понять, каков же в действительности ответ на этот вопрос. Где лежат её интересы? Сложно понять, даже если уже год этим занимаешься, а до того целую жизнь и не пыталась.
– Я не только семьёй занималась. Я училась шить, вышивать. Думала, что, может быть, попробую научиться счёту. Перечитала все учебники Вани. Но теперь уже начинаю думать, что даже продавщицей меня бы не взяли.
– А ты бы хотела?
– Всегда спокойнее, когда есть тыл, какая-то профессия, уверенность в себе. Невозможно радоваться жизни, всё время балансируя над пропастью.
Он слушал на удивление внимательно. Даже, кажется, с сочувствием.
– Ты права. Так жить невозможно. Приходится – но невозможно. Я как раз отлично тебя понимаю. Но надёжно обезопасить себя со всех сторон нельзя, ты же понимаешь. Вероятность провала всё равно останется.
– Иметь в запасе хоть что-то всё равно лучше, чем не иметь ничего!
– Тут ты снова права. Согласен… Но вот если бы ты вдруг обрела настоящую власть – что бы ты сделала?
Севель смотрела в сторону и вспоминала приют. Худенькие бледненькие девочки, строившиеся в ряды и даже не пытавшиеся бегать и резвиться, серые стены в трещинах, со следами давно облупившейся краски, старые полы, которые уже грозят провалиться, щели, сквозь которые зимой, уж конечно, сквозит так, что от сквозняков не спрячешься. И скудная еда, которую малышки сметали в один миг. Значит, голодные. Если бы можно было всех их обнять, прижать к себе, обогреть, накормить… Но ведь всё, что она может даже теоретически – сделать это только один раз. Толку-то…