Нелюбовный роман
Шрифт:
Крохотная гостиная, где был накрыт стол, была прелестна, как игрушечный кукольный домик, который настолько дорог, что девочке не дают им играть – только любоваться. Севель даже не знала, почему у неё появилось подобное впечатление. Она украдкой разглядывала узкий изящный камин, в котором горели сложенные пирамидкой полешки, канделябры с бесполезными, но горящими свечами, изысканную мебель и портьеры, уложенные мягко переливчатыми складками, цветы в вазах и живую зелень вьющихся растений в горшках, и гадала, оформлен ли интерьер по вкусу хозяина покоев, или тут всё сделано по этикету, потому что положено, и мужчине приходится мириться со всей этой художественностью. Но даже думала осторожно – вдруг он услышит её мысли и обидится.
Император молча поедал первую перемену. Севель же, более или менее разглядев всё вокруг, теперь смотрела в тарелку и раздумывала, что на ней может быть такое. Вот это, конечно, виноград, а это, похоже, персик. Нарезанный и очищенный от шкурки. Интересно, зачем. А это ветчина. И ещё какое-то мясо. Рис… Или нет, не рис. Или всё-таки рис. Орешки. А это ещё какой-то фрукт, но какой, она уже не понимала. И мелко нарезанный салат сбоку лежит…
– Ты меня боишься или испытываешь неприязнь? – спросил император.
Севель вздрогнула.
– Нет, что вы… – хрипло запротестовала она.
– То есть, боишься. А почему?
– Я не… То есть… Ну, вы же император.
– Ну да. – Мужчина коснулся губ салфеткой. – В принципе, ты, конечно, права, власть оставляет след в натуре человека. Ничего не поделаешь. А тебя вообще могло бы что-нибудь успокоить?
– Я… Не знаю, – вздохнув, признала Севель.
– Да, заверения здесь вряд ли помогут. Я, конечно, не имею привычки делать что-то плохое своим жёнам, даже если мы поссоримся. – Император снова промокнул губы. Слуга заменил перед ним тарелку. – Но жизнь непредсказуема. Вдруг ты кинешься интриговать во все тяжкие. И я увижу в твоих поступках угрозу для государства. Или сам слегка свихнусь на почве подозрений. – Севель, совершенно не ожидавшая ни такой прямоты, ни такой простецкой лексики, беспомощно заморгала. И лишь несколькими мгновениями спустя осознала, что впервые смотрит правителю прямо в глаза. Он вдруг улыбнулся: – Ты можешь быть уверена, что если будешь заниматься семьёй и не попытаешься войти в политику или навредить кому-нибудь из других моих домочадцев или приближённых, у меня не возникнет к тебе никаких претензий.
– Я бы никогда…
– Да-да! – Он успокаивающе поднял ладонь. – Сейчас тебе иначе и не может казаться. Осмотрись здесь. Освойся. Может быть, тогда ты поймёшь, чего хочешь сама, и тогда сумеешь попросить меня о том, что в самом деле сможет тебя успокоить. Мне почему-то кажется, что ты из тех, с кем можно договориться.
«Чего хочешь сама?» – этот вопрос поразил Севель. Никогда ещё мужчина не спрашивал её об этом. Она старалась не задумываться о собственных желаниях, оберегала себя от этого, как от самой страшной угрозы. А тут вдруг приглашение это сделать прозвучало от мужчины, он словно бы прямо дал ей понять, что думать о подобных вещах можно. Вполне можно, он разрешает.
И у женщины даже слегка закружилась голова. Она растерянно смотрела ему в глаза и вдруг обратила внимание, что вокруг его глаз лежат мелкие морщинки, а значит, он часто улыбается. Это приятно, когда мужчина привык улыбаться. А ещё очаровывала его уверенность в себе. Даже если не знать, кто он таков, всё равно заподозришь, что человек этот непростой. И дело совсем не во внешности. Проста ли внешность или чем-то особенная – неважно. То ощущение, которое он распространял вокруг себя, как-то незаметно к нему привлекало. Севель внезапно поняла, что не имеет ничего против того, чтоб оказаться в его постели. Этот человек был ей приятен.
Наверное, не слишком-то уважительно думать о правителе как об обычном мужчине – так подумала женщина, улыбаясь ему в ответ. И вот так просто в лицо ему улыбаться, наверное, тоже не очень почтительно. Да. Но она всё равно улыбалась.
– Честно сказать, я никогда не думала об этом. У меня давно не было случая чего-то захотеть, ну, такого, только для себя самой.
– Вот как.
– Но я хотела бы какой-то уверенности для моих детей.
– Понимаю. Об этом можно будет подумать… Так что же, попробуешь закуску, или сразу приказать, чтоб тебе подали суп?
Севель смущённо рассмеялась и сунула в рот ветчину на вилочке. Вкусно было просто до безобразия.
Она оказалась в постели с этим мужчиной через три дня, причём совершенно для себя неожиданно. Он снова позвал её поужинать и поболтать, а потом как-то незаметно всё перешло в горизонтальную плоскость. Севель даже испугалась сперва, потому что её не готовили специально, но император так уверенно взялся за неё, что через полминуты лишние мысли убрались из головы.
Сперва стало просто приятно и томно; через время она настолько размякла, что от её воли остались жалкие клочья. Ни протестовать, ни беспокоиться не было желания. Да что там – даже возможности. Ей хотелось только одного – чтоб он продолжал делать с неё всё, что ему придёт в голову, и гори оно огнём. И более того – она жаждала, чтоб он продолжал. Но, пожалуй, это было как-то не совсем… правильно. По логике, именно она должна доставлять ему удовольствие. Севель зажмурилась и потянулась к государю. Тот мягко уложил её обратно.
– Мне так неловко, – пробормотала она.
– Почему? Я сам хочу именно так. Расслабься.
Женщина расслабилась, не в силах противиться, и спустя то ли вечность, то ли мгновение впервые в жизни испытала то, что показалось ей противоестественно сладостным. Только одна мысль билась в сознании: «Как было бы хорошо сейчас умереть. Именно сейчас. Умереть от этого наслаждения». Тяжело дыша, она приоткрыла глаза и виновато посмотрела на мужчину.
Он снова улыбался. Улыбка была успокаивающая и очень мягкая.
– Понравилось?
– О… Очень.
– Ну и хорошо. – Он обнял её и устроился рядом. – Устала?
Император позволил ей уснуть рядом с ним, а утром его слуга уважительно проводил Севель в её покои. Только утром она со стыдом вспомнила о брошенных сыновьях, не оказалось, что те совершенно не страдали в её отсутствие. Держен играл с нянькой и на мать сперва даже внимания не обратил, Славента был накормлен и одет в чистенькое, довольный и увлечённый новой головоломкой, а Радовит под присмотром Ованеса занимался чтением. Увидев мать, Ованес оставил брата и подошёл к матери.
– Всё в порядке, мам?
– Да. Почему ты спрашиваешь?
– У тебя такое озадаченное лицо. Что-нибудь случилось?
Севель густо покраснела и отвернулась.
– Всё нормально? – сын выглядел обеспокоенным.
– Нормально, – подтвердила она, мельком с раздражением подумав: «А если вдруг ненормально, что ты сделаешь? Драться с императором пойдёшь? Дуралей малолетний»… Но на самом деле забота сына, который за последний год превратился в рослого, статного, красивого юношу, была ей до мурашек приятна. В том числе и потому, что, усвоив уверенную и при этом сдержанную манеру держаться, он безмерно восхищал её и очаровывал. Глядя на Ованеса, она дивилась, как ей удалось произвести на свет и воспитать такого классного парня. Он будил в ней чувство гордости за себя. Как бы там ни было, кого бы он ни выбрал себе в спутницы, как бы ни сложилась его личная жизнь – она всё равно останется той женщиной, которая всегда будет иметь к нему отношения. А это кое-чего да стоит.