Немного любви и другие обстоятельства
Шрифт:
На мои многочисленные возражения против новых антихозяйственных приобретений у Лосева всегда находились аргументы, не всегда логичные, но весьма эффектные.
– Я всё-таки мужчина, а, следовательно, несу эволюцию. В том числе и в наш дом.
– Да, – согласилась я обреченно, – и это особенно заметно по блендеру, брби… барбекюшнице и посудомоечной машине.
Так что наша семейная жизнь постепенно накалялась, отношения суровели. Оставалось надеяться только на то, что после появления ребёнка у меня не будет времени на эти морально-бытовые сложности. Денег тоже не будет хватать, так что грядущая наёмная работа окончательно переключит меня на серьёзные общественные процессы и поднимет мою сильно упавшую
**
Машка родилась очень своевременно. Мне уже страшно требовалась поддержка в её лице, пока совсем маленьком и сонном.
«Она такая крошечная, что может быть только Машенькой», – определила Груня. Лосев начал спорить, что его мама хотела Наташеньку, но его никто и слушать не стал. Тот факт, что Дашку я оставила про запас, я на всякий случай утаила даже от Груни, не говоря уже о Лосеве.
Нина в первые недели никак не могла собраться к нам – посмотреть на единственную пока родную внучку. Всё звонила по телефону и подолгу расспрашивала, какой там вес, какие глазки и волосики, чем я питаюсь для Машкиного здоровья. А в конце своей телефонной речи объясняла, что у неё на работе жуткая запарка, и она приползает домой глубокой ночью вся никакая. Я лично заподозрила, что она страшно боится осознать себя бабушкой, оттого и не приходит. По телефону младенец представляется как-то абстрактно, а при живом контакте от статуса бабули уже трудно отвертеться.
Проблема бытовых технических сложностей отпала сама собой, а стиральная машина-автомат даже показала себя с хорошей, весьма гуманной стороны. Без стиралки мне бы пришлось полдня проводить над ванной с Машкиным бельём. На дочкино воспитание времени совсем не осталось бы.
Честно говоря, мои воспитательные усилия никакого успеха не имели: крошечная моя дочь с первых дней проявляла незаурядной твёрдости характер. Если она хотела есть, ей бесполезно было доказывать, что время трапезы не подошло. Когда же у неё не было аппетита, она плевалась молоком, а позже кашками и овощными пюре, и никакие наши аргументы во внимание не принимались. Бедняга Лосев пытался воздействовать на Машку силой ораторского искусства, что очень забавляло упрямую девчонку. Она с большим вниманием выслушивала пару первых фраз, потом взвизгивала, хрюкала и принималась верещать на все лады. И это с самых первых недель, ей богу, не вру нисколечко. Серёга был убежден, что она и говорить начала очень рано только затем, чтобы с ним, Лосевым, спорить. И первые слова Машка выдала вполне соответствующие: «Не бу-у!» Это вам не какое-нибудь «агу».
Но происходило это несколько позже, а вначале оказалось, что на все необходимые материнские обязанности мне катастрофически не хватает времени и сил. Спать я хотела с раннего утра до позднего вечера, потому что Машка просыпалась в ту же секунду, как только я опускала голову на подушку, и потом долго и громко чего-то требовала.
Денег на младенческие нужды не стало хватать с самых первых недель, несмотря на Гошины и Грунины дотации. Оказалось, что одёжек младенцу требуется в пять раз больше, чем взрослому. А уж памперсы съедали практически всю Лосевскую зарплату. В этом был и положительный момент: средств на технические издевательства надо мной у Лосева не оставалось, и осваивать новые достижения прогрессивно-бытовой мысли меня больше не заставляли. Правда, на нормальную еду и любые мелочи, вроде перчаток и новых колготок, денег тоже не хватало. В связи с этими суровыми обстоятельствами я чуть не начала впадать в отчаяние. Выручила меня, как всегда, Ритка. Её давний, хотя и шапочный, знакомый очень своевременно открыл фирму по продаже – вот она, удача! – детского питания и «качественных европейских» игрушек. Я не сразу поняла, в чем тут вся прелесть. Это Ритуля мне популярно развернула ситуацию. Требовался знакомому вовсе не дегустатор младенческих продуктов, а бухгалтер – в тот год бухгалтеры требовались на каждом углу, притом пачками и задорого.
– А кроме зарплаты, – довольно весомой, кстати, но точную цифру скажу потом, после чая, – будешь у него без наценки питание для Машки покупать, в счет той же зарплаты, – терпеливо разъясняла подруга, не обращая никакого внимания на панику в моих глазах. – Когда и вовсе денег не возьмёт, по праздникам, там, или перед квартальным отчётом…
– А как же быть с Машкой? На работу с собой брать что ли?
– Не перебивай, пока тебе терпеливо объясняют! Работу тебе на дом привозить будут с утра, а вечером – забирать. В банк и налоговую будет девочка ездить: без образования только и можно чужие отчёты возить. А ты будешь ей указания давать.
– А вдруг я не справлюсь?
– Об этом даже не заикайся, – отрезала Рита сурово. – Куда ты денешься, раз уж речь идёт о будущем единственной дочери.
Почему о Машкиной судьбе речь в комплекте с бухгалтерией фирмы, я не поняла, но спорить не стала. Кто ж будет спорить с Ритой? Тем более с такой зарплатой в перспективе: я не смела даже Груне поведать о величине обещанного вознаграждения, чтоб не сглазить. Тьфу на него, вознаграждение то бишь!
Так я и стала вполне самостоятельно обеспечивающей себя и подрастающую дочь Машку женщиной. Не скажу, что работа моя была очень интересной или хоть сколько-нибудь творческой. Однако и похуже работы бывают. Конечно, Лосев пренебрежительно называл меня примитивной счетоводшей, хотя и разбогатевшей.
– Ох, развратят тебя эти лёгкие деньги! – сокрушался Серёга с тайной, плохо скрываемой завистью.
Но меня эти его шпильки нисколько не царапали. На его месте я бы тоже злилась, ему ведь за работу над созданием искусственного интеллекта (или чего-то такого же неправдоподобного) платили намного меньше.
Мне от его искусственно интеллектных гонораров ничего не доставалось, всё шло на технические и дизайнерские идеи по усовершенствованию нашего и без того тесного жилья.
Глава десятая. Секреты воспитания
Тем временем Машка всё чаще заявляла о своём нежелании вести малоактивный младенческий образ жизни, норовила свалиться с низкого дивана и энергично уползти в недоступные другим членам семьи закоулки нашей забитой мебелью квартиры. Выручал вредную девчонку чаще всего кот Пират: ему как-то удавалось вытаскивать её на открытые пространства комнаты. Кот деликатно, но настойчиво подталкивал малышку лапой, изредка коротко и солидно мяукая. При этом Машка недовольно хрюкала и пыхтела, но возражать Пирату не решалась.
Большие заработки испортили не меня, а малышку: я стала её частенько баловать всякими излишествами в виде мягкой патлатой собаки в натуральную величину, умеющей визгливо гавкать. Или музыкального кресла, довольно громко пиликающего всякие неопознаваемые песенки при каждом ударе маленького, но крепкого Машкиного кулачка по нашлепкам на пластиковых подлокотниках. Лосев заявил, что ещё одного озвученного предмета детского обихода он не выдержит – просто уйдёт, куда глаза будут глядеть. Скорее всего, он лукавил: Серёга позволял Машке делать всё, что только приходило на её шкодливый маленький умишко.
К моему удивлению к нам в гости зачастила Нина. Видимо, прослышала о Машкиных хулиганских наклонностях от Груни, и такие занимательные подробности развития родной внучки её заинтересовали. Теперь у нас образовались две неравные педагогические группы: я и Груня настаивали на разумном ограничении свободы младенцев, Лосев с Ниной придерживались модной теории полной раскрепощённости Машкиной личности и потакали всем её желаниям. Неравными два наших лагеря были по понятным причинам: мы с Груней против тех двоих не тянули ни при какой погоде.