Необыкновенные собеседники
Шрифт:
«Актер играет даже в жизни, — писал Никитин,— (он искренен и правдив, но все-таки это игра). Так и писатель играет в каждой строчке. Тов. Василевский, не верьте этим человеческим документам (т. е. автобиографиям «Серапионовых братьев!»)».
Полемика между Василевским (He-Буквой) и Николаем Никитиным далеко не единственный случай полемики на страницах «Накануне» между берлинцем и московским или петроградским сотрудником.
Однажды (в марте 1924 г.) я напечатал в «Литературных приложениях» к «Накануне» статью «Фонтанка, угол Аничкова моста». Основная мысль этой статьи та, что «современная русская литература еще не вернула себе значения духовно-действующей силы».
Алексей Николаевич Толстой поместил мою статью — не знаю, по своей ли инициативе или по чьей-либо иной,— с примечанием от редакции: «В порядке дискуссии». Она показалась дерзкой по отношению к тому, что происходило в литературе Советской России.
И кто же взялся защищать советскую литературу от меня? Человек, недавно с оружием дравшийся против советской власти, только что наспех сменивший «вехи»,— Роман Гуль, автор нашумевшей в эмиграции книги «Ледовый поход». Он напечатал статью «Дамские каблучки». В ней доказывалось, что Эм. Миндлин «на дамских каблучках» прошелся по безупречной и не в пример более талантливой, чем прежде, русской литературе начала двадцатых годов!
А ведь в своей статье я писал о духовном воздействии литературы на своих современников. Но, как и Василевскому, Роману Гулю импонировало «отсутствие идеалов у молодых».
Роман Гуль так и не вернулся в Россию. В «сменовеховцах» он проходил недолго. Не дольше, чем в Берлине выходил орган «сменовеховцев» «Накануне». Стало быть, по 1924 год!
Профессор Ключников редко бывал в нашей редакции. В Москве он начал где-то работать — где именно, я не помню. Зато Юрий Николаевич Потехин, всегда улыбающийся блондин, изящный, очень любезный со всеми, охотник поговорить, хотя и не имел прямого касательства к редакционной работе, стал у нас завсегдатаем.
Его часто можно было застать в одной из уютных кабин, расположенных вдоль стен нашей роскошной редакции.
В ту пору вообще было принято заходить в редакции без всякого дела — встретиться, побеседовать со знакомыми.
Еще более стала походить на литературный клуб наша редакция после приезда из Лондона Михаила Левидова.
Вот он появился однажды — маленький, худощавый, с выпяченной нижней губой, в выпуклых очках на носу, в короткой, не по-московски щеголеватой лондонской шубке. Поднялся по трем ступеням, обитым синим сукном, и возгласом «Гип-гип— ура!» возвестил о своем вступлении на пост заведующего московской редакцией «Накануне».
Мадам Кричевская покинула нас. Ей это было горше, чем нам.
Михаил Юльевич Левидов — в то время тридцатилетний талантливый журналист с европейским образованием, умница, острослов, всегда интересный, хотя и любящий поражать парадоксами собеседник — оказался отчаянным лентяем.
У этого талантливого лентяя были и другие обязанности, кроме руководства московской редакцией «Накануне». В Нар-коминделе он руководил иностранным отделом Советского телеграфного агентства. Среди наркоминдельских сотрудников Левидов был заметная личность и находился в добрых отношениях с Г. В. Чичериным, тогдашним народным комиссаром по иностранным делам. Не один раз наши беседы с ним в его кабинете прерывались неожиданным появлением Г. В. Чичерина.
Левидов говорил, что Чичерин так же неожиданно может появиться в кабинете любого сотрудника.
Кабинет Левидова в здании Наркоминдела в скором времени превратился в маленький филиал какого-то литературного клуба. Мы заходили сюда — и это было в порядке вещей! — поболтать, обсудить новости, обменяться мнениями о последней схватке Мейерхольда или Маяковского с их многочисленными противниками. Левидов уже дружил с Маяковским и считал себя представителем только что начавшего издаваться «Лефа».
Он сватал в «Леф» молодого тогда сотрудника Наркоминдела Г. О. Винокура, рекомендуя его статью «О пуризме и пуристах». ' Статья была напечатана в «Лефе». А Винокур стал впоследствии одним из наиболее крупных наших лингвистов.
У Левидова были и другие заботы: он писал пьесы. Некоторые из его пьес шли на сцене. Комедия «Азорские острова», поставленная в Театре сатиры, имела успех и вызвала много откликов в московской печати. Печальна судьба другой пьесы Михаила Левидова — «Заговор равных». Она уже была полностью подготовлена к премьере в Камерном театре, ставил ее
А. Я. Таиров. Левидов взволнованно готовился к премьере. Но в канун премьеры ее отменили. Левидов при мне жаловался Таирову:
— Жена уже новые туфли купила. Понимаете. Для премьеры специально! Нельзя жене покупать новые туфли перед премьерой мужа! — И обращаясь ко мне: — Запомните это. Ведь вы тоже когда-нибудь напишете пьесу! — И повернулся к жене: — Бэлл очка, ты своими новыми туфлями сглазила мой спектакль!
Одним словом, Левидову было не до редакции «Накануне». Он все реже и реже бывал в редакции, и тащить весь редакционный воз должен был теперь я один.
Все реже приходилось мне советоваться о материалах с Левидовым. Все чаще один, без него я заходил в отдел печати Наркоминдела, беседовал по делам «Накануне» с Иваном Ми-* хайловичем Майским, много лет спустя нашим послом в Лондоне.
Майский не вмешивался в работу московской редакции «Накануне». Лишь изредка он привлекал наше внимание к тому или иному явлению в советской общественной или международной жизни. Но чаще это происходило, когда в связи с каким-либо выступлением эмигрантской белогвардейской печати надо было осветить именно это явление на страницах «сменовеховской» газеты в Берлине.
Дважды в неделю литературный материал для «Накануне» я отправлял дипломатической почтой через Наркоминдел. В мои * обязанности входило не только написать очередную статью, очерк или обзор, не только подобрать и подготовить для пересылки один-два рассказа московских писателей, стихи двух илц трех поэтов, непременно фельетон любимца редакции и читателей «Накануне» Михаила Булгакова и вложить все эти материалы в пакет, но и, как положено было по форме, сдать пакет лично в окошечко дипломатической почты в Наркоминделе.