Необыкновенные собеседники
Шрифт:
Мы условились еще встретиться, но не встретились. Годы были военные, а до мирных Капитан Чугунная Нога уже не дожил.
10. Путешествие в Миргород.— В Полтаве в доме и в семье В. I. Короленко.— Ленинградское наводнение.
Подписывая в набор какой-то мой очерк, Кольцов поднял на меня укоряющие глаза:
— Все вы пишете о Москве да о Москве. В лучшем случав о Петрограде. Как будто нет других интересных мест. Поехали бы куда-нибудь.
Мы стали с ним думать — куда бы мне поехать, о каких местах написать? На Нижегородскую ярмарку? Писали уже о ней! В Среднюю Азию? Далеко. Дорого. Мосполиграф не даст денег на такую поездку.
— В Миргород,— предложил я.— Поеду и посмотрю: что такое гоголевский Миргород сегодня.
Кольцову идея понравилась. И я отправился в Миргород.
Казалось неправдоподобным, что Миргород, где поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, существует сегодня. Невозможно было представить себе Миргород как советский город. Миргород оставался в памяти как поэтический образ, а не как «населенный пункт» Советской России. По правде сказать, даже не верилось, что Миргород не вымышлен Гоголем. Советская власть в гоголевском Миргороде? Нет, это никак не укладывалось в воображении. И тем не менее есть на свете советский городок Миргород! Да-да, тот самый, где поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, где никогда не просыхает славная миргородская лужа, где свинья похитила жалобу из поветового суда, где... ну и так далее.
Путь в Миргород лежал через Полтаву, и по совету Кольцова я остановился в Полтаве, чтобы побывать в доме и в семье Владимира Галактионовича Короленко.
Мне еще в Москве посоветовали разыскать в Полтаве журналиста Розовского. Он несколько раз присылал в «Огонек» статьи о том, как живут вдова и наследники Короленко, но печатать эти статьи было невозможно! Как ни пытались отредактировать их — не удавалось. Бог знает, какой вздор писал этот Розовский. Но помимо статей присылал он и фотографии. Две или три фотографии Розовского были помещены в журнале, и . это давало мне основание обратиться к нему с просьбой снять для меня номер в гостинице.
Он оказался невообразимо шумным, суетливым, всех и каждого задирающим человеком лет тридцати пяти, небритым, в кепке, которую не снимал даже во время еды. Номер в гостинице он снял для меня, устроив скандал, грозя директору гостиницы всевозможными бедами, если номер мне почему-либо не понравится. Я не знал, куда мне деваться от его опеки. Стоило нам прийти с ним в ресторан, он тотчас поднимал шум, требовал, чтобы нам подавали в первую очередь и накормили лучше, чем прочих, так как, мол, пожаловал «человек из Москвы». Я отказался показываться в его обществе, но, увы, избавиться от него так и не смог. Он подстерегал меня на каждом шагу. Когда я шел по улице, Розовский следовал за мной по пятам, встречал каких-то своих знакомых, судя по всему — недругов, громко на всю улицу грозил свести с ними счеты, показывал на меня и кричал, что я затем и приехал из Москвы, чтобы помочь ему отомстить обидчикам. Не знаю, кто и чем его обижал, но все мои симпатии были на стороне недругов этого человека. Избавиться от него удавалось только в ночные часы.
Я решил, что в дом Короленко пойду один, ни в коем случае не с Розовским. Однако Розовский знал, что я должен быть в семье Короленко. Он пространно и хвастливо рассказывал о своих будто очень добрых и близких отношениях с писателем.
Я встал очень рано, не завтракая, чтобы Розовский меня не застал, побежал в парк, погулял и оттуда направился на улицу Короленко. Прежде она называлась Садовой. Ветви деревьев но обе стороны ее смыкались над головой. Немощеная улица весело заросла высокой травой, стебли травы пробивались между досками деревянного тротуара. Я легко нашел маленький одноэтажный особнячок с медной дощечкой на дверях: «Владимир Галактионович Короленко».
Всего два с половиной года назад писатель, которого называли «совестью русской литературы», жил в этом доме.
Я позвонил. Еще прежде, чем мне открыли, я вспомнил, как в 1918 году, в день 65-летия В. Г. Короленко, группа очень молодых литераторов, делавших в глубокой украинской провинции крошечную газету «Друг народа», отправила вот сюда, в этот дом, по адресу юбиляра поздравительную телеграмму: «Легче жить, когда живет Короленко».
Сколько мы тогда ни придумывали, так и не смогли придумать другого текста.
В дом впустила меня Софья Владимировна — дочь писателя. Я приготовился объяснить, кто я и с какой целью пришел. Не успел раскрыть рта, как из-за спины Софьи Владимировны показалась голова Розовского — разумеется, в кепке. Боже мой! Он был уже здесь и черт знает что успел наговорить обо мне! Во всяком случае, о моем приходе были предупреждены. По счастью, в семье Короленко знали Розовского, относились
к нему с иронией, и, несмотря на то, что я был представлен вдове и двум дочерям Короленко Розовским, у меня очень быстро установились добрые отношения с хозяйками этого дома.
Правда, первое посещение из-за Розовского было довольно неловким. Розовский непрерывно хвастал заслугами перед Владимиром Галактионовичем. Как-то, уже больной, Короленко по- ' просил Розовского отнести на почту письмо. И Розовский отнес.
Он очень гордился этим. Он считал доблестью, что отправил письмо Короленко, а не присвоил его.
— Ведь это был автограф знаменитого Короленко! Ого! Я же мог сохранить его у себя. Понимаете, письмо Короленко! Шутка сказать! А я не оставил. Отправил!
Розовский с таким гордым видом оглядывал всех сидевших за большим чайным столом, что даже вдова Короленко, Авдотья Семеновна, не выдержала — рассмеялась.
Я попробовал было возмутиться, сказал что-то резкое, но Авдотья Семеновна шепнула:
— Не обращайте на него внимания. Он просто не понимает.
После завтрака, улучив минуту, когда Розовский о чем-то шумно рассказывал Софье Владимировне, Авдотья Семеновна тихо сказала:
— Приходите вечером, часиков в пять. Если он появится, я выпровожу его, а с вами мы побеседуем.
Не знаю, как она выпроводила Розовского. Но в течение нескольких дней, что я прожил в Полтаве, мне удавалось ежедневно проводить в семье Короленко по три, по четыре часа. Я просматривал вместе с Авдотьей Семеновной или Софьей Владимировной архивы писателя, гулял с ними по саду за домом, сиживал с вдовой на крылечке, слушая ее очень интересные рассказы о муже. Вместе с Софьей Владимировной я подолгу выстаивал перед книжными полками библиотеки В. Г. Короленко, иногда прочитывал дарственные надписи на книгах писателей — друзей Короленко, беседовал о Ромене Роллане, чьим романом «Кола Брюньон» увлекались тогда обе дочери Короленко,— и ни разу, ни разу Розовский не являлся сюда при мне!