Неожиданность
Шрифт:
— Побежишь ко мне?
— А кем, половым?
— Конюхом.
Олег аж сел от удивления.
— Ты лошадь завел?
— Шестерых. Четыре нас на улице ждут.
— Это ты одним пением такой табун добыл?
— И, кроме этого, лечил, делал кареты, строил лесопилки, только-только начал обжигать кирпич. Со дня на день возьмусь стены у церкви класть. И, сам понимаешь, с конями мне возиться некогда.
— Только ведь половому платят!
— И много?
— Раньше, вместе с чаевыми, аж по пять рублей в месяц выходило, а теперь, без Федьки,
— У меня будешь получать по десять.
— Это ты шутишь так? — поразился Олег.
— Вот в шутку за месяц вперед и получи.
Я вынул кошель, отсчитал десятку. Половой завороженно глядел на серебряные монеты, все не мог поверить своему счастью.
— Да я за такие деньжищи тебе руки каждый день целовать буду!
— Это незачем, терпеть этих лишних лизаний не могу. А вот если сможешь еще чем-нибудь помочь, расплачусь особо.
— Да я, да для тебя, чего хочешь!
— Ладно, давай увольняйся, и пошли.
— Сейчас уволюсь, — пообещал Олег с враз посуровевшим лицом. Он подошел к корчмарю и прошипел:
— А это тебе, за ласку, да за заботу!
И оплеухи посыпались на бывшего хозяина одна за одной, выданные с обеих рук. Головенка у сидящего моталась из стороны в стороны. Защищаться он и не пробовал, только тихонько ныл. Вот так приласкал от души! Посетители харчевни в недоумении зароптали, попробовали вмешаться.
— Эй, половой, ты чего мужика лупишь?
— Он, сволочь, замечательного повара выжил, на кушанья которого весь народ сюда и ходил! Привел какого-то своего дальнего родственника, который кислое от пресного не отличает и соль с перцем путает! Теперь здешнюю стряпню в рот не возьмешь, предлагать ее — только позориться. Сейчас меня выживает, всю плешь уже проел. Вот и прощаюсь с этой гнидой.
Посетители в стороне не остались — еще двое подошли и тоже наградили владельца такими же подарками, как и Олег.
— Мы тебе платить не будем, пусть тебе черт на том свете углями платит! — и весело подались из харчевни.
Что называется, отвели душеньку! Мы тоже удалились, выбросив эту харчевню с мерзким хозяином и его поганой родней из своей жизни.
Увидев, какие именно лошади у меня появились, друг опять чуть не сел, на этот раз просто на землю.
— Это же просто княжеские кони! — перехваченным от впечатлений голосом проговорил Олег.
— Совсем недавно такими и были — уточнил Богуслав, — с княжьей конюшни их сейчас ведем.
А бывший половой, уже налюбовавшись лошадями, теперь их гладил, говорил им ласковые слава. Они тоже привечали его, как вновь встреченного давнего друга, утраченного, а сейчас вновь обретенного хозяина — удовлетворенно фыркали, ласково и нежно ржали временами, клали ему головы на плечи, терлись об него боками. Обычно так ведет себя один-единственный, только твой конь или кобылка, а, чтобы четверо сразу, для меня это было просто откровением.
— Вот это истинный лошадник! — заметил боярин-дворецкий, — я бы такого сразу к себе конюхом взял. Тут и думать нечего — этого — бери!
— Уже
После торжественной встречи нового конюха со своими питомцами, мы взгромоздились в седла на коней, лошадку решили пока не трудить, и не торопясь поехали к новому конскому дому. Зарницу Олег сам вел в поводу — доверить эту красавицу другим пока было выше его сил.
Не торопясь, прибыли ко мне на подворье.
Марфу я, от греха подальше, закрыл в будке и открыл пошире ворота для въезда гостей. Мои лошадки, бродящие, как обычно по двору, наш приезд встретили восторженно. Они без славного хозяина застоялись, заскучали. А тут — мало того, что владелец объявился, так с ним еще и новые люди, новые лошади!
Олег, увидев конских старожилов, сомлел окончательно.
— Господи! Лошади и тут не хуже! А какая здоровенная конюшня отгрохана!
Я, с видом матерого конезаводчика, поддержал свое новое реноме.
— Стараемся!
А новый конюх уже обнимал правой рукой ласковую Зорьку за шею, а левой поглаживал обычно неприступного Вихря и при этом произносил влюбленные слова:
— Милые мои коняшки! Свет моих очей! Дождался я лучшего дня в своей жизни! Все я вам дам, ни в чем отказа знать не будете!
— С этаким подходцем и бабы-то не откажут, — буркнул Богуслав. — Пошли в избу, пока он тут тешится.
Повел знатного гостя в дом. Наина была в кухне, спорила о чем-то с Федором.
— А я тебе говорю, заяц и верблюд не кошерны, их иудею есть нельзя!
— Ты же толковала про хищников!
— А у этих копыта неправильные!
— Окстись! Какие там у зайца копыта! Это ж не лось! У него — такие нежнейшие лапки! А сам он знаешь, как с хренком хорош? Так во рту и тает! Вот верблюда близко никогда не рассматривал, они у нас в редкость, и, конечно же, сроду их мяса не едал, — может верблюжатина какая и вонючая, или, прости господи, ядовитая, это не знаю, но за съедобность зайца ручаюсь!
Да, теперь колдунья будет перед обедом у повара интересоваться при виде мяса: это не зайчатина? Не верблюда ли ты сегодня ободрал? Этот интереснейший теологический спор был безжалостно пресечен боярином-дворецким.
— Чего разорались тут? Где хозяйка?
Федор, как обычно испугался за свое хлебное место, вытаращил зенки, как говорят в народе, и замер в нерешительности, а несгибаемая Наина резко поднялась с табуретки, встала навытяжку и четко доложила, что пообедавшая Забава недавно ушла на княжий двор.
Очень хотелось принять рапорт по-нашему, по-офицерски:
— Вольно, старшина-кудесница, вольно!
Оставив кулинаров дальше обсуждать кухни народов мира, прошлись по комнатам. В конечном итоге присели в гостевой и продолжили неспешную беседу. Богуслав улыбнулся.
— Хотел было спросить твоих кулинаров, можно ли набожному человеку моржатину вкушать, да думаю после этого и твой лупоглазый креститься начнет!
— А морж разве возле Новгорода водится? — поинтересовался я.
— Попозже промысловики с моря их бивни поволокут.